|
Она лежала в постели, прижимая голыми ручками одеяло и уставя на него фиалковые глаза. Ланселот всегда был рабом и мучеником своих чувств, так и не научившимся их скрывать. Когда он увидел Элейну, голова его отдернулась назад. Затем на уродливом лице появилось выражение бездонного и гневного горя, столь неподдельное и явное, что оно исполнило благородства даже его наготу, ясно зримую в падавшем из окна свете. Он задрожал. Элейна не шелохнулась, лишь глядела на него быстрыми, словно у мышки, глазами. Ланселот двинулся к сундуку, на котором лежал его меч. — Я убью тебя. Она все смотрела на него, восемнадцатилетняя, трогательно маленькая в огромной кровати, испуганная. — Зачем ты так поступила? — выкрикнул он. — Что же ты натворила! Зачем ты обманула меня? — Я должна была так поступить. — Но ведь это предательство. Он не мог поверить, что она оказалось способной на это. — Это же вероломство! Ты предала меня. — О чем ты? — Ты превратила меня… ты отняла… похитила… Он швырнул меч в угол и опустился на сундук. Он заплакал, и уродливые линии его лица фантастически искривились. Его мощь, вот что похитила Элейна. Она украла его десятикратную силу. Дети и теперь верят в подобные вещи, думая, что хороший бросок в завтрашнем крикетном матче удастся им только в том случае, если сегодня они будут вести себя хорошо. Ланселот утер слезы и заговорил, не подымая глаз от пола. — Когда я был маленьким, — сказал он, — я молил Бога, чтобы он дозволил мне совершить чудо. Только девственник может творить чудеса. Я хотел быть самым лучшим рыцарем в мире. Я был уродлив, одинок. Люди в вашей деревне назвали меня лучшим рыцарем мира, и я сотворил мое чудо, когда вывел тебя из воды. Я не знал, что это чудо станет для меня не только первым, но и последним. — О, Ланселот, ты сотворишь еще много чудес, — сказала Элейна. — Никогда. Ты украла мои чудеса. Ты украла мое превосходство над всеми прочими рыцарями. Зачем ты сделала это, Элейна? Она заплакала. Ланселот поднялся, завернулся в полотенце и подошел к кровати. — Не убивайся, — сказал он. — Я сам виноват, не нужно было напиваться. Я чувствовал себя несчастным, вот и пил. Думаю, еще и дворецкий меня подпоил. Если так, это не очень то честно. Не плачь, Элейна. Твоей вины тут нет. — Есть. Есть. — Ну, значит, отец заставил тебя, чтобы получить в родню потомка Господа нашего в восьмом колене. Или эта ворожея Бризена, жена дворецкого. Не жалей ни о чем, Элейна. Все уже позади. Видишь, я целую тебя. — Ланселот! — зарыдала Элейна. — Это все произошло потому, что я полюбила тебя. А я разве ничего тебе не отдала? Я была девственницей, Ланселот. Я не грабила тебя. Почему ты меня не убил? Почему не ударил мечом? Но все это оттого, что я тебя полюбила и ничего не могла с собой поделать. — Ну, успокойся, ну что ты. — Ланселот, а если у меня будет ребенок? Он бросил ее утешать и опять поплелся к окну, словно лишаясь разума. — Я хочу ребенка от тебя, — сказала Элейна. — Я назову его твоим первым именем — Галахад. Она по прежнему прижимала одеяло к бокам маленькими, голыми ручками. Ланселот в гневе поворотился к ней. — Элейна, — сказал он, — если у тебя будет ребенок, он будет только твоим. Связывать меня состраданием бесчестно. Теперь же я ухожу и надеюсь, что больше никогда тебя не увижу. 13 Гвиневера сидела в полутемном покое, занимаясь шитьем, которое было ей ненавистно. Она вышивала чехол на Артуров щит — с драконом стоящим, червленым. Чувства такого ребенка, как восемнадцатилетняя Элейна, легко объяснимы, Гвиневере же исполнилось двадцать два года. |
