|
Увидев выражение их лиц, он заменил слово. — Я люблю ее, — произнес он с вызовом. Рыцари задержались на неделю, и Ланселот, с жадностью выслушивавший новости о Круглом Столе, ослабевал с каждым днем. За обедом Элейна сидела во главе стола, рядом со своим господином, и тонула в потоке речей о людях, чьих имен она никогда не слышала, и о событиях, сути которых она не понимала. Ей только и оставалось, что предлагать гостям все новые яства, которые Эктор поглощал, не прерывая очередного рассказа. Они перегибались через нее, разговаривали и смеялись, и Элейна тоже прилежно смеялась. Каждый день на закате Ланселот отправлялся на башню, — впервые застав его там, Элейна на цыпочках удалилась, и он не знал, что тайна его свиданий раскрыта. — Ланселот, — сказала она как то утром, — там за рвом ждет какой то мужчина с конем и доспехами. — Рыцарь? — Нет. Он похож на оруженосца. — Интересно, кто на этот раз. Вели привратнику перевезти его. — Привратник сказал, что он не хочет переезжать. Он говорит, что будет ждать там, пока не выйдет сэр Ланселот. — Пойду, посмотрю. Он направился к лодке, но Элейна задержала его. — Ланселот, — сказала она, — как мне поступить с Галахадом, если ты вдруг уедешь? — Уеду? А кто сказал, что я собираюсь уехать? — Никто не сказал, просто я хочу знать. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Я хочу знать, как мне растить Галахада. — Ну, я думаю, как обычно. Надеюсь, из него получится добрый рыцарь. Но ведь это вопрос воображаемый. — Вот это я и хотела узнать. Однако она опять задержала его. — Ланселот, можно я задам тебе еще один вопрос? Если тебе придется уехать, если тебе придется оставить меня, — ты возвратишься назад? — Я же сказал, что уезжать не собираюсь. Она осторожно подбирала правильные слова, словно человек, идущий через болото и ощупывающий перед собою почву. — Это помогло бы мне и дальше растить Галахада, — помогло бы мне жить дальше, — если б я знала, что когда нибудь…, что наступит день… если бы я знала, что ты вернешься. — Элейна, я не понимаю, к чему эти речи. — Я не пытаюсь остановить тебя, Ланс. Возможно, для тебя и лучше уйти. Наверное, так и должно было случиться. Я только хочу знать, увижу ли я тебя снова, потому что для меня это важно. Он взял ее за руки. — Если я уйду, — сказал он, — я возвращусь назад. Человек, ожидавший по другую сторону рва, был дядюшкой Скоком. Он стоял рядом со старым, и постаревшим еще на два года, скакуном Ланселота, на седле которого были уложены привычные Ланселоту доспехи, стоял словно бы в ожидании смотра. Все было прилажено, как полагается, и занимало следуемое по разумению воина место. Кольчуга без рукавов, свернутая в тугую скатку. Шлем, оплечья и поручни, отполированные, на что ушли без преувеличения недели усердных трудов, до лоска, до патины света, какую можно увидеть лишь на только что купленных, еще не потускневших от носки или домашней чистки вещах. Запах седельного мыла исходил от них, смешанный с безошибочно узнаваемым собственным запахом доспехов, — столь же специфическим, как тот, который встречает нас в раздевалке профессиональных игроков в гольф, и для рыцаря столь же волнующим. Каждый мускул Ланселота норовисто напрягся в нетерпеливом стремлении вновь ощутить на себе привычное вооружение, которого он не видел с тех пор, как покинул Камелот. На указательном пальце заныло место, служившее опорой для рукояти меча. Большой в точности знал усилие в унциях, которое ему надлежит прилагать к внутренней стороне рукояти. Буграм ладони не терпелось приникнуть к ней. Вся рука вспомнила вдруг увесистость Весельчака и прониклась желанием взмахнуть им в воздухе. |
