Она хотела ему соответствовать — быть такой же дерзкой, смелой, свободной, хищной, но зачастую выходило иначе, криво. Смелость казалось атакой, дерзость попыткой защититься, свобода пахла пластиком, а хищник из Марты получался и того хуже. Не хищник, а драная обиженная кошка, шипящая по поводу и без — кто такую полюбит? Рыжую кудрявую кошку, Кляксу, теперь еще и обожженную…

Чем муторнее становилось внутри, тем плотнее сжимались губы: ну и черт с ним, она ничего не покажет — ни ему, ни кому-то еще. Ни единая душа не пробьется сквозь невидимые доспехи, она научилась их уплотнять, ковать из прочнейшей стали, не реагировать на обиды. Пусть пытаются, пусть думают, что Марта черствая, пусть ошибаются.

— Знаешь, ты изменилась… — Вдруг прозвучало от стола, и Марта вскинула голову. Оказывается, Дилан уже какое-то время рассматривал ее своим знаменитым неподвижным взором под которым она всякий раз внутренне скрючивалась и замерзала.

— Да?

Прозвучало равнодушно, незаинтересованно.

— Да, стала еще злее, что ли…

— Надо же.

Она легко пожала плечами и вновь принялась подтачивать ногти — чуть резче, чем раньше.

— Ты вообще слушаешь, что они там говорят?

Бранниган качнул головой, указывая на экран.

— Конечно. Вот тот — лысый — полторы минуты назад соврал о том, что примет менеджера.

— Полторы минуты назад?! — Дилан побагровел. — А раньше нельзя было сказать?!

— Ты отвлекал меня вопросами.

Наверное, ему хотелось встать, подойти, сжать ее шею и резко тряхнуть ее за голову, чтобы безалаберное отношение к работе вылетело наружу, но вместо этого Дилан наклонился к микрофону и зло произнес:

— Они не возьмут вашего менеджера! Требуйте с них письменное заверение, заверяйте у адвоката.

Усатый на экране вздрогнул и перевел удивленный взгляд на прилизанного мужчину с узкими глазами.

— Мистер Аткинс, мы бы хотели быть уверенными насчет назначения мистера Доусона менеджером вашей компании — вы согласны добавить этот пункт в договор?

Узкоглазый фальшиво улыбнулся и ответил «конечно».

Марта отвела взгляд от экрана.

— Врут, собаки. Они все время врут.

Дилан недовольно покачал головой и сложил руки на груди. А через минуту, как она и ожидала, закинул длинные ноги на стол и откинулся на спинку стула.

— Все в этой жизни врут, Марта. Ты тоже?

— Конечно.

Она даже не задумалась с ответом. Все врут — она знала, как никто другой. Врут себе, друзьям, соседям, снова себе.

— А насчет чего врешь ты?

— Насчет тебя. Что ты стоишь хоть единого светлого чувства.

— А я не стою?

— Думаю, нет.

— Так в каком случае ты врешь — когда говоришь «нет» или «да»?

— Сама пока не знаю.

Ей надоело подпиливать ногти — еще пять минут, и она спилит их до нуля. Остывший на столе чай, полумрак, экран с двадцатью застывшими над чтением договора головами, пристально смотрящий на нее Дилан — что ему нужно? Что он пытается увидеть?

Марта поняла, что вновь не в силах прочитать его мысли. Когда он правдив, когда обманывает? И разозлилась от собственного бессилия — не может быть, чтобы новые химикаты не развили способность до максимума!

— Слушай, Дилан,… - спросила безмятежно, легко, почти играючи, — а я тебе нравлюсь?

И сжала пластиковую ручку пилки так, что та согнулась аркой.

— Конечно, нет, Клякса.

Голос ровный, взгляд устремлен на экран, короткий хвостик на противоположную стену.