Она словно говорила не с Таннером, а сама с собой. Она перечислила все те причины, по которым ее никогда не примут в его мире, потому что ей было необходимо самой их услышать. А возможно, потому, что и он нуждался в напоминании.

— Ты спасла мне жизнь. Ты довезешь это золото до Денвера и спасешь жизнь моему отцу. Все те люди, с которыми я разговаривал в Карсоне, уважают тебя.

Непроизвольно трогая простреленную мочку уха, Фокс по-прежнему смотрела в звездное небо.

— Теперь уже мало осталось проводников. — Работа стала слишком рискованной. Проводники умирали от пуль, от укусов змей и скорпионов, от нападений медведей и других диких животных. Они тонули в реках, срывались со скал или падали с лошадей. У них ослабевало зрение, ломались руки и ноги, сдавали сердца. — У меня нет будущего.

— А я думаю, что есть. — Он сказал это с таким напором, какого она еще от него не слышала.

У нее защемило сердце. Она приложила палец к его губам.

— Нет. Я знаю, кто я, и знаю свое место.

А еще она знала, как все для нее закончится. Время от времени она позволяла себе представить, как все могло бы быть, и пыталась найти способ пробиться в жизнь Мэтью Таннера. Но ответ всегда был один и тот же. Ее будущее было предопределено в тот день, когда Хоббс Дженнингс вышвырнул ее из дома и отправил к кузине матери. И этого уже не изменить. Ей было дано на какое-то мгновение ощутить, что такое счастье, почувствовать радость, о которой она не могла и мечтать. Эти мгновения никогда не повторятся. Это она твердо знала. И что это была бы за жизнь, если ее единственная радость осталась в прошлом? Лучше уж отправиться на виселицу, чем влачить жалкое существование без этого человека.

Этой ночью они любили друг друга под звездным небом. Они не спеша раздевались, поддразнивая друг друга откровениями и обещаниями. Лежа лицом к лицу, они ласкали друг друга дрожащими ладонями. Целовались до тех пор, пока Фокс уже изнемогала от желания, снова и снова шепча его имя. А когда он навалился на нее всей тяжестью своего тела и вошел в нее, она позабыла обо всем и подчинилась блаженному ощущению близости. Схватив его за влажные от пота плечи, она смотрела в небо, и ей казалось, что она мчится к сверкающим точкам звезд. Когда его голова упала ей на плечо, она крепко прижала его к себе, чтобы он не увидел ее слез.

Таннер держал ее в своих объятиях до тех пор, пока у него не затекла рука. Только тогда он осторожно высвободил руку и, прислонившись к остывающему камню скалы, закурил сигару.

Мысли его текли по обычному руслу. Воспоминания о прошедшем дне перебивались мыслями об отце и его похищении, о проблемах, связанных с неоконченной работой на рудниках Невады, и о новых проблемах, которые возникнут после освобождения отца. Он думал о своей жизни вообще и о том, что его ждет в Денвере.

Его отец, как и сам Таннер, когда бывал в городе, обедал с банкирами, судьями, управляющими компаний. Денверское общество, еще до конца не оформившееся, было больше похоже на деревенское, но оно существовало, и отец принадлежал к нему. Уже через три дня после приезда в Денвер Таннер получит приглашения на рауты, музыкальные вечера, лекции, балы. В это время года будут и роскошные загородные развлечения: пикники и экскурсии к подножию гор. Придется ездить с визитами, читать и слушать лекции, обедать в клубе или в огромных особняках столпов общества.

Откинувшись, он пустил колечко дыма в темное небо. Куда бы он ни пришел, матери будут навязывать ему своих дочерей — прелестных существ, барышень в тончайшей кисее, готовых упасть в обморок при малейших признаках чего-либо мало-мальски неприличного. Они будут смотреть на него поверх летних вееров и признаваться в любви к природе, животным и маленьким детям. Некоторые из них пожелают продемонстрировать ему свое умение играть на пианино и петь. Другие — похвастаться вышивками и расписанными ими фарфоровыми чашками.