Так, не получилось в лоб, попробуем зайти с другой стороны. Эх, был бы на ее месте обычный человек, давно бы уже уболтал его до полусмерти. Все-таки искусство дипломатии без вранья лишается всех своих самых действенных инструментов. Но даже в такой безрадостной ситуации у меня заготовлено несколько совершенно правдивых и достаточно приятных для оппонента слов.

    – А между прочим, я тебя всегда ценил как женщину.

    – Что? – резко повернулась ко мне Сантана, уверенная, что я над ней издеваюсь.

    – В смысле как красивую женщину, – поправился я. – Причем заметь, без всякого любовного зелья. А уж что касается твоего шрама…

    Вот знаю, что зря затронул эту скользкую тему, а остановиться уже не могу. Настроился я, видно, на славу, и эта самая правда из меня так и перла.

    – Замолчи! – взвилась бывшая княгиня.

    – …так это вообще восхитительно, – как ни в чем не бывало заключил я. – Не понимаю, чего ты так заводишься? Уж поверь бывшему бабнику, он лучшее, что у тебя есть.

    Сантана побелела, а я, несмотря на героическую попытку прикусить (или даже откусить) себе язык, продолжил в том же абсолютно правдивом, но неприемлемом в данной ситуации духе.

    – Помнишь мою песенку? – поинтересовался я, и, не дожидаясь ответа, запел:

    Я увяз, как пчела в сиропе, и не выбраться мне уже…

    – Если ты не замолчишь, я тебя сейчас… – начала было Сантана, но я бесцеремонно перебил ее:

    – Ты меня что? Съешь? Ну и ладно, зато хоть перед смертью выговорю все, что на душе накопилось.

    Тонкий шрам на прекрасной попе, рваная рана

    в моей душе.

    Кстати, я должен перед тобой извиниться.

    – За что? – удивилась совершенно сбитая с толку Сантана. – За похабную песню?

    – Вот еще! – фыркнул я. – Ты просто ничего не понимаешь в искусстве. За то, что такой шрам имеется теперь не только у тебя. Помнишь, во время прошлой нашей встречи ты колданула напоследок? Так я уменьшил силу заклинания и чуть подправил его в нужном для меня направлении.

    – И что?

    – И теперь с чистой совестью могу петь эту песню своей жене.

    Я откашлялся, прочистил горло и, вложив в слова как можно больше чувства, запел:

    Я увяз, как пчела в сиропе, и не выбраться мне уже,

    Тонкий шрам на прекрасной попе, рваная рана

    в моей душе.

    Реакция Сантаны показалась мне несколько странной – она принялась точить нож с удвоенной энергией.

    – Кстати, шрам получился таким же красивым, как у тебя, – подвел я итог и на всякий случай добавил: – Я так подумал, что ты не обидишься за такой вот безобидный плагиат?

    – Считай, что ошибся, – хмуро отозвалась Сантана и резкими, нервными движениями стала кромсать куски чего-то буро-зеленого и кидать их в кипящий котел.

    И куда меня понесло? Ишь разоткровенничался! Да какой женщине понравится, ежели принадлежащая исключительно ей изюминка вдруг пошла в тираж. Хотя, с другой стороны, красота принадлежит народу (и, соответственно, мне, как его лучшему представителю), а тираж был небольшим (всего одна, но мастерски выполненная копия).

    Однако шутки шутками, а она меня сейчас будет использовать в качестве ингредиента для колдовского зелья.