– Улицу Профсоюзную знаешь? Это недалеко, за мостиком. Зеленый трехэтажный дом, номер девять. Над дверью вывеска…

На перекрестке каждый пожал Рыжику руку. (И наверно, это были первые в его жизни рукопожатия; кажется, он даже не сразу поверил, что они всерьез. Но поверил.) Когда Рыжик уходил, он часто оглядывался и один раз нерешительно помахал рукой. Все разом помахали ему в ответ.

– Свой человек в Гаванском… – проговорил Словко теперь уже вслух. У него не спросили объяснений. То ли тоже слышали про такую книжку, то ли все было ясно и так.

– Спорить могу, человек пошел не домой, а снова раскручивать колесо, – сказала Ксеня.

– Ну так что же… – откликнулся Игорь

– Все же непонятно, зачем ему этот агрегат, – заметил Кирилл. – Ясно, что очень «зачем-то», а вот знать бы…

Ксеня сказала:

– Он объяснял, когда ты ездил. "Чтобы вертелось".

– Тогда ясно… – не стал спорить покладистый Кирилл.

– Может быть, у него философия такая, – поделился догадкой Словко. – Вроде как у буддистов. Говорят, у них в храмах есть специальные вертящиеся барабаны. Покрутишь такой барабан и вроде как помолился, жить легче…

– Понятно, – опять согласился Кирилл и забеспокоился о другом: – Аида, наверно упрется рогами: как это новичок без вступительного взноса? А где он возьмет взнос? Прабабушкину пенсию, что ли?

– Скажем Корнеичу, он ее прижмет, – решил Словко. – Аиду то есть…

– Как Аида с Феликсом сумели протащить на сборе эту бредятину насчет взносов? – вдруг досадливо взвинтился Игорь. – Ни один из барабанщиков за это не голосовал, а большинство все равно…

– Охмурили ребят, – согласился Кирилл с командиром барабанщиков Нессоновым.

– Охмурять они умеют… – буркнул Словко.

– Ну, давайте ваши лапы, я поехал, – сказал Кирилл. Попрощался и укатил.

– Словко, пошли к нам, – позвала Ксеня. – У нас пирог с горбушей.

– Пирог – это хорошо. Но мне уже пиликали из дома…

Тогда с ним распрощались и близнецы. Словко смотрел им вслед. Хорошие люди. Словкины ровесники. Даже чуть постарше, хотя и поменьше ростом. Характером слегка (а может, и не слегка) похожие на Жека. Не капитаны еще и не командиры судов, потому что опыта у них не в пример меньше Словкиного, зато матросы его экипажа. И барабанщики. А он, Словко, из барабанщиков уже "брысь". Кто виноват, что вдруг сделался выше Нессоновых чуть не на голову! Сказали на сборе "пора, брат, пора". Оставили в утешение аксельбант и нашивку барабанщика-ветерана, перевели в ассистенты знаменной группы, а барабан он передал на линейке маленькому Сережке Гольденбауму. Чуть слезу не пустил тогда…

Словко зашагал по улице Кочегаров, поглядывая на небо. Над головой оно было уже темно-синее, дрожали первые звезды. Одна – желтая и лучистая – напомнила крохотный фонарик в руке бронзового мальчика. Эта старинная статуэтка служила в "Эспаде" переходящим призом ежегодных парусных гонок. Получал ее рулевой яхты-чемпиона. Правда, ему домой давали мальчика с фонариком лишь на неделю. Потом он стоял на почетном месте в кают-компании, под большим снимком победившего экипажа.

Словко ни разу еще не был победителем – ни тогда, когда ходил матросом, ни в должности рулевого. Вторые места бывали, да. Ну, может быть, еще повезет и с первым…

Желтая звезда вздрагивала, и Словко вдруг показалось, что ритм ее дрожания тот же, что у колеса Рыжика, когда оно вертелось с чуть заметной неравномерностью.