— Вот вы, оказывается, где! — услышали мы и, от неожиданности подскочив на кроватях, кинулись к окну.

— Что это у вас за игра? — спросил тот же голос, и только тогда мы сообразили, что это Марина.

— Игра, — как можно безразличнее ответил Алёша. — Знакомься, Толя, это Маринка, моя сестра.

Я пожал девчонке руку, хотя мы уже познакомились с нею в вагоне. Маринка внимательно посмотрела на меня и прыснула со смеху. После купанья я напялил на себя Алёшины штаны. Они не сходились у меня на животе, и пришлось подвязать их шпагатом. Я хотел дать ей затрещину, но вспомнил, что она ещё маленькая, и решил не обращать внимания на этот смех. Маринка смеялась, а мы молчали. Ни один мускул не дрогнул на наших кислых физиономиях, и тогда Маринка тоже перестала смеяться.

— А у нас комната тоже на двоих, — сообщила Маринка, — я в ней вместе с Верой живу. Я боялась в незнакомой комнате спать, а она говорит: «Не трусь, если что-нибудь — разбуди меня». Она вчера двух преступников поймала и сама в милицию их отвела.

Мы с Алёшей переглянулись, и он спросил у сестры:

— Так прямо и сказала? Она небось сказала «хулиганов», а ты ходишь тут и болтаешь всякую ерунду. И Верке скажи, чтобы она про этих хулиганов своих сказки не рассказывала ребятам. Всё равно никто не поверит. Только засмеют.

— Не засмеют, — убеждённо ответила Маринка. — На неё кто ни посмотрит, сразу увидит: она не то что хулигана — разбойника встретит в лесу и того в милицию отведёт… А что это вы скучные такие? Хотите, я вас с Верой познакомлю? Сейчас я её к вам приведу.

— Марина, стой! — закричал Алёша, кидаясь за ней вдогонку. — Ты к нам никого не приводи. Я, понимаешь, того… заболел.

— Ну да? — недоверчиво посмотрела на брата Маринка. — Ты же вчера совсем здоровым был.

— Живот у него болит, — хмуро сказал я.

— Сильно? — обеспокоилась Маринка.

— Не очень, пройдёт, — пряча глаза, ответил Алёша.

— Холера у него, — уточнил я, но на Маринку это слово не произвело никакого впечатления.

— Холера — это ничего, — обрадовалась она, — главное, чтобы простуды не было. И солнечного удара.

Алёшино внимание привлёк оттопыренный карман на фартуке его неразумной сестрёнки.

— Чего это у тебя? — спросил он.

— Хлеб.

— А ну, покажи! — оживился Алёша и, словно не веря своим глазам, понюхал ломоть. — Да-а, хлеб!

— Я его с пола подняла. Пойду сейчас рыбок в пруду кормить.

Маринка протянула руку за хлебом, но Алёша поспешно сунул его к себе в карман.

— Ишь ты! Сама с пола не станешь есть, а рыбкам, значит, всё равно?

— Чудак он у меня человек, — обращаясь ко мне, словно оправдывая брата в моих глазах, сказала Маринка.

— Ладно, иди, — подтолкнул её к двери Алёша.

— До свидания, мальчики. Я к вам попозже зайду.

Как только дверь за Мариной закрылась, мы разломили хлеб пополам и набили им полные рты.

— Мальчики! — раздалось за нашими спинами, и мы дружно поперхнулись. В окне цвела доброжелательная улыбка Марины. — Вы до обеда не ешьте ничего.

— М-мм, — пропели мы в знак согласия.

— Может, врача к вам позвать?

— М-мм! — энергично промычали мы, качая головами.

Маринка исчезла, и мы тут же проглотили всё до крошки. Только есть нам после этого захотелось ещё больше. Алёша вспомнил, что зимою у него в рюкзаке лежало печенье, и если поискать хорошенько, то его можно там и найти.

Все вещи из рюкзака мы высыпали на кровать и запустили туда сразу четыре руки.