— Ссак-ральных, — терпеливо повторяет Филька, и девчонки снова хихикают. — Дуры вы. Это значит такое особое место. Ну вроде кладбища. Там можно вызвать духов предков. Спросить у них что-нибудь, например. Или попросить защиты.

Все трое невольно поворачиваются к окну, из которого доносится гогот егоровской компашки.

— И что, дух прилетит к Егорову и скажет, чтобы он от нас отстал? — с сомнением спрашивает Яна. — Как-то по-дурацки. А если он не послушает?

— Да плюнь ты на Егорова, — перебивает Ольга, возбужденно подается вперед. — Это же дух! Он же всемогущий. Его на Люськарповну можно натравить, чтобы не орала и пары за контроши не лепила. Или вообще на твою теть Свету наслать! — Ее глаза вспыхивают: — Мы вообще можем твою маму вызвать, чтоб она ей сказала!

— Ты чего… — слабо шепчет Яна. Нос вдруг становится горячим и как будто вырастает — предвестник накатывающих слез. — Так только хуже будет…

— Почему хуже-то?

Яна опускает голову ниже.

(Слеза щекотно натекает в уголок глаза, и Яна быстро стирает ее кулаком, чтобы не накапать на домашку по математике. Нос забит, очень хочется прошмыгаться, но это будет слишком громко, — ее услышат, или она пропустит что-то важное. Лизка колупается за спиной со своими пупсами и пискляво, фальшиво тянет на одной ноте: «Ля-ля-ля, ля-ля-ля». Живые люди так дебильно не поют, Лизка просто притворяется, изображает маленькую девочку из мультика, которая изображает живую девочку: «ля-ля-ля». Изображения изображений окружают Лизку, как надвинутые друг на друга половинки разбитых яиц. Яне хочется дать ей подзатыльник, чтоб заткнулась.

На кухне волдырем от ожога вздувается скандал. Голос теть Светы — громкий и ровный, как бормашинка. Голос папы пока тихий и неразборчивый, но уже становится гулким, как из ведра. Скоро он взревет и начнет грохать кулаком по столу.

— …поскакала — в поле ветер, в жопе дым! И эта твоя туда же.

— …вот не надо про работу — она мать-одиночка, ее силой в поле не погнали бы!

— …был бы мужиком — не пришлось бы сажать на шею эту. «Конечно, Марьяночка, я посижу с ребенком, Марьяночка, иди гуляй…» Вы уже в разводе были, а ты к ней бегал. Этой прикрывался, пока я одна с Лизкой сидела…

— Ля-ля-ля, — говорит Лизка и жмет на живот резинового пупса. От оглушительного писка Яна подпрыгивает.

— …просто на шашлык хотела, перед Алихановым жопой крутить! Эта твоя тоже через пару лет в подоле…

— Хватит! — рявкает папа. Глухо ударяет о стол кулак.

На несколько секунд повисает тишина. Яна перестает дышать — и Лизка тоже. Потом теть Света снова начинает говорить — но уже тише, слов не разобрать. «Баю-бай, — заунывно тянет Лизка мерзко скрипящему пупсу, — баю-бай, я кому сказала!». Кухонная дверь распахивается. Яна торопливо хватает забытую ручку, тычет ею в тетрадь, глядя сквозь страницу, но отец, ступая быстро и тяжело, сворачивает в прихожую. Взвизгивает молния на куртке. Бухает входная дверь.

Теть Света стремительным шагом влетает в комнату, и Яна начинает слепо выписывать какие-то иксы и игреки. «Ля-ля-ля», — снова заводит Лизка.

— Довольна? — ледяным тоном спрашивает теть Света. — Опять из-за тебя поссорились. Нравится тебе, да?

Яна чередует иксы и игреки, как попало впихивая среди них цифры. На носу набухает капля, вот-вот свалится на тетрадь. Все равно переписывать.

— Пошла вон отсюда, — говорит теть Света.

Яна хватает учебник с тетрадью и боком выскакивает из комнаты).