При таком детски наивном хвастовстве остается только пожать плечами. В последнее время Менелик несколько уменьшил спесь, одним толчком передвинув границы знаменитой «сферы влияния».

Побывав в плену у китайцев и малгашей, мадемуазель Фрикетта имела перспективу испытать плен у итальянцев.

После суточного ареста в настоящей тюрьме с часовыми у всех входов, как будто Фрикетта была в самом деле военная преступница, ее вызвали в военный суд.

Она предстала перед военными судьями, сверкавшими нашивками и галунами своих узких мундиров, заставлявших их обливаться потом и грозивших лопнуть при каждом движении.

Эти господа рисовались, принимая важный вид, радуясь возможности сделать неприятность француженке, которую заставили сесть на скамью подсудимых.

Председатель начал допрос. Фрикетта отвечала с полным хладнокровием и достоинством.

Когда она сказала, что принимала участие в мадагаскарской кампании, председатель иронически улыбнулся, судьи последовали его примеру.

Затем он сказал, желая быть остроумным:

— Да, Мадагаскар… великая нация совершила великую глупость… Что же, пощипали ее за это порядком…

Фрикетта чувствовала, как вся кровь прилила к ее щекам. Она отвечала с негодованием:

— Франция, всегда находившая средства платить за свою славу, стоит выше насмешек всего света… особенно издевательств итальянца…

— К чему относится этот намек?

— Я ни на что не намекаю, а просто говорю то, что думаю. А думаю я вот что: Франция на Мадагаскаре потеряла несколько перьев из крыльев — это правда; хотя с вашей стороны вовсе не великодушно бросать подобное заявление в лицо женщине, француженке… Но позвольте вам сказать, что колониальная война готовит не один неприятный сюрприз воюющим европейцам. Берегитесь, как бы не потерять крыльев, а вдобавок не сломить шеи… Я говорю это об Италии.

— Все это вовсе не относится к делу.

— Вы подняли на смех Францию, я отвечала, как следовало француженке… а теперь с удовольствием вернусь к тому, что вы называете «делом».

Призванный к исполнению своих обязанностей этим метким возражением, председатель заговорил о преступлении, участие в котором во что бы то ни стало желали приписать Фрикетте — о военной контрабанде.

Фрикетта защищалась, логично приводя доводы, с которыми беспристрастные судьи не могли не согласиться. Итальянцы же хотели сделать молодую девушку виновной, особенно потому, что она была француженка.

Они выдумали целую историю, предпочитая обвинять в несуществующем преступлении молодую девушку, что давало возможность еще раз возбудить общественное мнение против Франции, дать новую пищу ненависти, с которой их государство относится к этой стране, и открыть широкое поле клевете, до которой чрезвычайно падки итальянские газеты.

И все же в словах, в манерах и обращении этих «беспристрастных» судей на каждом шагу проглядывали зависть, озлобление, неприязнь к той самой Франции, которая не считая проливала за Италию свою кровь и отдавала свое золото.

Терпение Фрикетты истощилось, она воскликнула с запальчивостью:

— Что же это, господа? Вы судите мою родину, а не француженку, которой уже становится противно слушать вас? Франции и французам нет надобности доставлять оружие Менелику — у негуса и без того есть поставщик, доставляющий ему даром сколько угодно наилучших боевых припасов.