— Разве в нашем городе одних ниггеров сажают за решетку? Или они вам так сильно надоели? Будь я черным, я бы такого не потерпел.
— Да? И что бы ты сделал?
— Уехал бы отсюда. Ваш Детройт — большая негритянская деревня, в которой и белых-то почти не видно. Может, уже растворились среди черных. Только вот полукровок, мулатов все меньше. Ниггеры только трахаются, а детей не делают, как в прежние времена, на плантациях… Хотите, я кое-что скажу?
— И что же?
— Один из моих самых близких друзей ниггер.
— Интересно. И как же его зовут?
— Его имя вам, бедолагам, ничего не скажет. Вы его не знаете.
— Может быть, я знаю. Черные между собой тесно общаются, держатся друг за друга.
— Чепуха.
— И все же мне интересно. Так как зовут твоего лучшего друга?
— Элвин Гай, — усмехнувшись, ответил Клемент.
— Правда? Ты его знал?
— Да я могу сказать что угодно.
— Будь в нашем архиве окно, я бы Клемента в него выкинул, — сказал Уэнделл.
— Я бы на твоем месте сделал бы то же самое, — сочувственно кивая, ответил Реймонд.
— Понимаешь, он мне так и не дал хоть за что-нибудь зацепиться. Нес такую чушь, что было непонятно, кто кого допрашивает. Он убил судью, а потом преспокойненько отправился домой спать. А мы из-за него двое с половиной суток стоим на ушах.
— Езжай домой, — посоветовал Реймонд.
— Нет. Я могу понадобиться.
— Доверимся старому матерому волку. — Реймонд кивком головы указал на Хантера. — Пусть теперь он возьмется за Клемента. Ну, что скажешь? Если сегодня мы из него ничего не вытянем, то его придется отпустить.
Хантер поднялся из-за стола.
— Учитесь, сосунки!
Непонятно, почему Хантер стал лучшим в отделе дознавателем, почему подозреваемые, которых он допрашивал, так часто признавались в совершении преступлений и почему добытые им признания почти всегда принимались во внимание в ходе судебных разбирательств. Морин считала: преступники становились разговорчивыми, потому что принимали Хантера за своего. Но Хантер говорил, что дело совсем не в этом, а в том, что он терпелив с допрашиваемыми, относится к ним с пониманием, сочувствует им и никогда не повышает на них голоса. В качестве примера он приводил дело, раскрытое прошлой зимой. Хантер допрашивал молодого парня, подозреваемого в убийстве двух женщин. Тот признался, что, нанюхавшись кокаина, принял пояс на платье одной из женщин за змею. Ему захотелось посмотреть, как будет выглядеть эта «змея» на их шеях. Пока те сидели на полу и потягивали из бокалов спиртное, он по очереди удавил их. Однако он отказался сообщить, куда спрятал трупы. Тогда Хантер сказал ему: «Ну что ж, найдем их весной, когда стает снег», а потом добавил: «Ты, видимо, дикий зверь, который делает запасы на зиму». Заметив, что парень заволновался, Хантер решил развить тему. Он спросил подозреваемого, любит ли тот животных или боится их, а может быть, ассоциирует себя с каким-нибудь хищником. Парень ответил, что ненавидит их, особенно крыс, и объяснил почему. Спустя несколько дней после убийства женщин он поехал на заброшенную ферму, чтобы взглянуть на своих жертв, и увидел, что крысы обгрызли оба трупа. Не желая, чтобы от них остались одни скелеты, парень распилил убитых ручной пилой на части и сжег в печке. Нет, никакой он не хищник, заверил задержанный.
— Надо действовать так, — сказал Хантер коллегам. — Дает вам подозреваемый кончик ниточки, и вы сразу же начинаете разматывать весь клубок. И допрос ведите до тех пор, пока он не расколется. |