– Перестань, Руфус. Я слышала это слишком часто.

– На этот раз все по-другому.

София ничего не ответила. Руфус решился продолжить.

– Джо говорит, ты возвращаешься ко мне? – почти робко спросил он.

– Да. Но… – Паника все больше охватывала Софию. – Я… я буду спать одна.

И вновь отчаяние сделало ее слишком откровенной, но это уже не имело значения. Она теперь понимала: пока Руфуса гнетет сознание собственной вины, можно не опасаться его гнева.

– Конечно! – торопливо согласился он. – Не было необходимости меня предупреждать. Ты должна воспринимать меня как самую последнюю свинью! Что, впрочем, вполне естественно…

На следующий день Руфус увез Софию домой. Марджи, веселая веснушчатая девушка, старательная и работящая, вышла встретить хозяйку с Пирсом на руках, сопровождаемая их постоянной спутницей, восточноевропейской овчаркой Шедоу, и сразу приветливо защебетала:

– Как замечательно, что вы вернулись, миссис Руфус, мы так беспокоились! И Пирс скучал по своей мамочке, правда, пупсик?

Но Пирса встреча с мамочкой, казалось, не очень интересовала.

Руфус понес вещи Софии наверх. Она огляделась и заметила, что Марджи срезала несколько дюжин роз и расставила их по всей гостиной в самых неподходящих сосудах.

– Вы хорошо себя чувствуете? Сядьте, а я принесу вам чаю, – захлопотала Марджи. – Это, наверное, было ужасно – заблудиться в противных старых пещерах. Мой брат постоянно туда лазит, но у меня от них просто мороз по коже… Ой, я забыла! Мистер Руфус сказал, что мы не должны вам напоминать об этом.

– Ничего. Как прекрасно ты расставила цветы, Марджи.

После чая София осталась наедине с сыном. Теперь, несомненно, она должна почувствовать что-то, какую-то благодарность за то, что жива и может держать его на руках. Она опустилась на пол и крепко обняла малыша. Он откликнулся, прижался к ней, тыкаясь носом в шею. Чувство тепла и радости охватило Софию. Но вскоре Пирсу наскучило. Он вырвался из ее рук и поковылял к письменному столу, где попытался завладеть стеклянным пресс-папье, чтобы швырнуть его на пол. Когда мать ему помешала, он выразил недовольство, заревев во все горло. София постоянно ощущала легкую головную боль, теперь же эта боль стала невыносимой. Марджи забрала Пирса. А София обнаружила, что ее боевой дух упал до новых глубин разочарования: она решила вернуться домой ради ребенка – и вот, менее чем за час, уже была только рада избавиться от него! Ей захотелось выпить, но для этого нужно было войти в столовую, где Руфус наверняка читает газету с несчастным видом человека, которому некуда податься и нечего делать…

За ужином им все равно пришлось встретиться за столом, обоим было отчаянно не по себе. София обнаружила, что пытается контролировать свои движения, как будто было что-то преступное в звоне бокалов или фарфора. Она бросила тайком взгляд на Руфуса, и чувство одиночества окрепло. Она с трудом узнавала мужа. Этот человек, который сейчас пристально смотрел прямо перед собой тусклыми глазами, полностью утратил для нее свою волнующую притягательность. Жизненный огонь, накал страстей, раньше прорывавшийся в любви и перебранках, теперь исчез Не осталось ничего. Ничего, кроме страха, который ждал, затаившись в уголке ее сознания, следующей вспышки безумия.

Руфус, по-прежнему пристально глядевший в пространство, сказал:

– Завтра суббота… может, ты хочешь куда-нибудь сходить?

Как будто она была гостьей, для которой требовалось составить культурную программу!

– Не хочу.