|
Подозреваю, именно поэтому нас и пригласили. Вы бы слышали, как миссис X. гордилась собой! «Моя невестка – первоклассный повар!» Человек, которого мне действительно было жаль, – это отчим Руфуса. Он капитан военно-морского флота в отставке, очень милый и, по-моему, почти герой – столько лет безропотно терпит эту утомительную женщину! Конечно, они оба чувствуют, что наш брак близок к разрыву (хотя и не догадываются почему). И знают, что мы с трудом выносим друг друга в одном доме. Но миссис Хокин нарочно поселила нас в самой маленькой комнате для гостей с самой огромной двуспальной кроватью – можете себе представить? Руфус был взбешен, когда мы в первый вечер поднялись наверх. «Моя мать, – сказал он, – бесчувственная дура, и я прошу за нее прощения. Но я не собираюсь спать на коврике в такой холод!» Ночь была действительно арктической, одеял не хватало, мы пили за ужином виски… Конечно, все это звучит глупо, но теперь мы вновь спим дома в одной постели. Думаю, так и должно было случиться – мы не могли продолжать жить в этом полубрачном состоянии вечно. Только вот теперь секс не доставляет мне никакого удовольствия. Некоторые считают, что это аморально – оставаться с человеком, которого ты перестала любить, и я до сих пор была склонна с ними соглашаться. Но полагаю, в последние семь тысяч лет большинство женщин не получали удовлетворения от замужества, так что кто я такая, чтобы жаловаться? Майлз, надеюсь, вы не возражаете против таких излияний? Мне кажется, что нет. И нет никого больше, кому я могла бы довериться. А вы сами задали тон в своем первом письме, приглашая к откровенному разговору. После шести месяцев переписки я начала относиться к вам как к отцу-исповеднику, пожалуйста, простите меня, если я смущаю вас. В письмах все предстает в ином свете, лучше было бы просто поболтать с вами. Мне хочется, чтобы вы поскорее вернулись в Англию. Я очень скучаю, милый Майлз,
с любовью к вам, С».
Недели через две после этого рождественского письма к Майлзу София проводила безрадостный день, разбираясь на антресолях и ища ненужные вещи, чтобы отослать их на благотворительный базар. Она хмуро оглядела жалкую кучку помятой и полинявшей одежды, сваленной на кровати, и, решив, что все это нужно выкинуть, открыла гардероб. Там висело ее красное вечернее платье, давно устаревшее и тоже не годившееся для распродажи. Интересно, нельзя ли его немного переделать, подумала София. В порыве энтузиазма она сняла свитер и джинсы и надела любимую вещь. Теплое сияние клюквенного бархата внезапно добавило жизни унылому и пустому январскому дню. И в этот самый момент звякнул дверной звонок. – Проклятье! – пробормотала София. Это, должно быть, Джун пришла за вещами, которые еще не готовы. Марджи гуляла с Пирсом. София спустилась в красном бархате вниз, открыла дверь и… замерла. Мужской голос, глубокий и веселый, произнес: – Прямо как на прием! – Майлз! Именно он и стоял на крыльце, загорелый и почти нереальный, с веселыми морщинками возле уголков глаз. – Что, черт возьми, вы делаете в это время дня в вечернем платье, София? – Готовлюсь к благотворительной распродаже, – сказала она, совсем запутав его. – А что вы делаете в Англии? – Прилетел этим утром для доклада Пинчестерской комиссии – они занимаются гуманитарной помощью странам третьего мира. – А меня даже не предупредили! – укорила София, принимая у него пальто. – Члены комиссии только позавчера прислали подтверждение. Я боялся торопить события, чтобы потом не разочароваться… София проводила его в гостиную, включила свет, и Майлз огляделся с глубоким вздохом. Он настолько отвык от домашнего уюта, что почувствовал себя так, будто попал в сказку. |
