— Но у вас так много багажа. Я сам видел несколько больших тюков.

— Это одежда, капитан. Не можем же мы выглядеть голодранцами? Когда мы вернемся в цивилизованный мир, люди должны сразу увидеть, кто мы такие. Нельзя же выйти на люди в затрапезной, грязной одежде. Это было бы просто неприлично!

Мгновение я не мог вымолвить ни слова.

— Дон Диего, — сказал я, сдержав свое возмущение, — надо смотреть правде в глаза. Я не знаю точно, где расположен форт Сан-Огастин, но до него никак не меньше четырехсот миль. И Саванна тоже далеко. Боюсь, вы сильно проголодаетесь, пока доберетесь туда... если вообще доберетесь.

— Вы шутите, капитан.

— Отнюдь, и чем скорее вы поймете истинное положение вещей, тем лучше. К северу от нас нет ничего, хотя ходили слухи, будто англичане собирались основать там поселение. К югу должны быть испанские поселения. А между ними — дикие индейцы. Испанцы очень плохо обращались с ними, и они настроены весьма недружественно. Пустынное побережье со множеством мелей тянется на много миль, здесь мало бухт и укрытий. И повсюду подстерегают опасности.

Если мы станем ловить рыбу или охотиться, мы рискуем привлечь к себе внимание врагов. Здесь не от кого ждать помощи, никто не придет спасать вас, на чудо надеяться нечего. У вас нет слуг, которым вы обычно приказываете подать еду, а если бы они и были, то нет еды и ее неоткуда взять. Одеждой, которую вы так предусмотрительно захватили с собой, скорее всего нельзя будет даже прикрыть ваши тела на похоронах, потому что ее захватят дикари.

На лице дона Диего застыла гримаса ужаса, и, как я подозреваю, не столько из-за того, что я сказал, сколько из-за того, как я это сказал. Эти люди во многом были похожи на детей — всю жизнь при них были слуги или рабы, выполнявшие все их желания, им самим для этого не приходилось даже шевельнуть пальцем. Они с презрением относились к любому физическому труду и презирали всех, кто им занимался.

Дон Диего не привык, чтобы ему столь прямо и открыто излагали суровые факты. Его самолюбие было уязвлено.

Он стоял, не в силах произнести ни слова, беззвучно шевеля губами. Гвадалупу, похоже, забавляла эта сцена.

— Что же вы намереваетесь делать? — спросил я наконец.

— Что я намереваюсь делать? Не знаю. Судно тонуло. Мы схватили что попало под руку и сели в шлюпку. Нам некогда было думать о провианте. Мы...

Они не подумали о самом необходимом!

— А что сталось с другими? Где капитан? Где матросы?

— Не знаю. Там, кажется, была еще одна шлюпка. Понятия не имею, что с ней приключилось.

— Так вот, друзья, вам предстоит принять решение и приступить к работе. Перед вами очень трудный путь. Только от вас зависит, останетесь вы в живых или умрете.

— Я думаю, капитан, — мягко сказала Гвадалупа, — что это во многом будет зависеть от вас. Наконец появился человек, который может позаботиться о нас, а мы, конечно, вознаградим вас за это. Чем только мы сможем расплатиться с вами?

На мгновение наши глаза встретились. Я улыбнулся. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых я прочел тревогу. Она, видимо, боялась, что я выдам наш разговор, но я лишь низко поклонился.

— Я сделаю все, что в моих силах, и единственная моя просьба — отправиться вместе с вами в Европу. Разумеется, если вы пожелаете, чтобы я помог вам.

— Мы можем убить оленя, — гордо заявил дон Мануэль. — Мы умеем охотиться.

— Вы хотите сказать, что умеете убивать животных? — спросил я. — Уверен, что до сих пор вы охотились с загонщиками, которые гнали на вас дичь, чтобы вам удобно было ее застрелить. Здесь охота выглядит иначе.