На берегу я остановился передохнуть, передо мной расстилалась спокойная гладь моря. Вдали снова послышались голоса, но тут же замерли, вновь наступила тишина.

Когда-то в такую же темную и тихую ночь, когда небо было затянуто облаками, я приплыл в Бристоль на рыбацкой лодке. Позади осталось все, что я знал и имел; впереди меня ждало одиночество и неопределенность, мне предстояло жить среди народа, который уничтожил все, что я любил.

Рыбак, который привез меня, был простой, добрый человек.

— Ступай как можно дальше от моря, в глубь страны, — посоветовал он мне. — В Англии говорят на разных диалектах, и если удалиться от побережья Ирландского моря, в тебе никто не признает ирландца. Живи тихо, постарайся овладеть каким-нибудь ремеслом, и все будет хорошо. Люди сейчас неохотно трогаются с мест, и большинство старается не уезжать далеко от дома. Возможно, кто-то и слышал про твою родину, но мало что знает о ней. Держись подальше от парней, они не любят пришлых.

Стояла темная ночь, на причале было безлюдно. Я выпрыгнул из лодки на берег, и добрый человек протянул мне небольшой узелок.

— Вот, возьми, парень, здесь смена белья и немножко еды, иди и не останавливайся, пока не уйдешь подальше отсюда. Бристоль большой город, в нем много разных людей. Одни будут дружелюбны к тебе, другие — враждебны, ступай с Богом.

Это был хороший человек. Я так и не узнал его имени и не встречался с ним больше никогда. Но где бы я ни был, я всегда старался помогать обездоленным людям, помня о том, что он сделал для меня, бездомного парня.

Поистине я дважды начинал свою жизнь — в первый раз, когда родился, и во второй, когда высадился на берег из рыбачьей лодки у бристольской пристани. Отсюда я отправился странствовать по миру.

И вот теперь, семнадцать лет спустя, я стою на американском берегу, и мне опять предстоит начать новую жизнь... или, может быть, здесь меня ждет конец?

Пора возвращаться в лагерь. Арманд ждет, я удостоверился, что шлюпка в порядке. Я пошел прочь от моря, уже не встречая более помех на своем пути. Пробравшись через последние заросли деревьев и кустарника, я вышел на опушку.

Костер, прогоревший до углей, был на прежнем месте, но это было все, что осталось от лагеря.

Испанцы исчезли... и я снова был один.

Первым моим побуждением было спрятаться, и я отступил в темноту — в тень деревьев. Красноватый отблеск затухающего костра тускло освещал поляну, она была совершенно пуста.

Оправившись от оцепенения, я некоторое время стоял неподвижно, внимательно прислушиваясь. Но вокруг все было тихо. Испанцы растворились во мраке ночи, как будто их и не было.

Но костер это опровергал. Должны были остаться и следы. Я, правда, не краснокожий и не могу узнать по следам на песке, что здесь произошло. И потом — как отличить следы испанцев от следов тех, кто на них напал? И нападал ли кто-то на них? Может быть, они ушли, чтобы избавиться от меня? Дон Мануэль с самого начала не скрывал своей враждебности, да и дон Диего тоже был сердит на меня.

Осмотрев опушку более внимательно, я увидел, что там, где спала Гвадалупа, лежит что-то темное, отливающее красноватым... похожее на плащ.

Стараясь держаться в тени, я прокрался на другой край опушки и рассмотрел оставленный предмет — это было одеяло. Одеяло или плащ... все равно пригодится. На том месте, где спал дон Диего, я нашел мешок с продовольствием. Еды осталось немного, но все же достаточно, чтобы поесть один-два раза.

Таким образом, очевидно, что они не взяты в плен индейцами, так как те обязательно забрали бы и одежду, и еду. С другой стороны, если они ушли, желая избавиться от меня, маловероятно, что они оставили бы вещи и продукты, разве что по своей беспечности, впрочем, это вполне можно допустить.