Читатель спросит, может быть, какова судьба отца Матвея, или Власта, сына Любоня? О нем история молчит. Первый священник и проповедник не думал об известности, не добивался положения в церковной иерархии, не хотел ни славы, ни популярности: он прошел жизнь тихо, незамеченный и покорный. Имени его нет в хрониках, его подвигов не записывали летописцы, не встречается оно и в мартирологах.

Большое имение, перешедшее ему в наследство после смерти отца, он подарил сестре и ее мужу, взяв себе только тот небольшой клочок земли, на котором стоял когда-то дом его отца, с тем, чтобы построить на его месте костел… Мечтал устроить у себя монастырь для монахов из Монте-Кассино, где он провел несколько лет в молодости, но необыкновенные трудности, с которыми было сопряжено путешествие в Италию, затем деятельность проповедника под руководством первого познанского епископа Иордана, все это мешало ему привести в исполнение свою заветную мечту: поехать в Италию и привезти с собою братьев из Монте-Кассино.

Ксендзу Иордану, Власту, чешским священникам и еще нескольким итальянцам пришлось много и упорно работать среди полян. Страна молчала и в первый момент не протестовала против веры, которую ей силою навязали, но она хотя и тайно, однако оставалась верной своим старым богам. В течение многих столетий оставались следы идолопоклонства, и это отражалось в песнях и обрядах, в тайных праздниках и целой массе обычаев, перешедших к поколениям, значения которых они уже не понимали, но которые пустили глубокие корни в их душу.

Мешко и его приближенные, принявшие христианство, долго не могли привыкнуть к новым обязанностям и обрядам. Дубравка сама в течение нескольких лет не соблюдала постов, чтобы после исподволь заставить мужа поститься. Но в конце концов покоренный Дубравкой Мешко не только сам соблюдал посты, но рассказывают, что не подчинившимся этому требованию приказывал выдергивать зубы…

Правительство запретило также петь старые песни, устраивать игрища на Купалу, устраивать ночные пляски и хоронить на распутьи и на урочищах и, как это раньше бывало, с тризнами, жертвами и поминками, длившимися по несколько дней. Люди, испокон веков привыкшие ко всем этим обрядам, убегали в леса и тайно все это совершали, и таким образом языческая вера сохранилась в течение многих столетий.

Никаким образом нельзя было их оторвать от всех этих священных камней, ручьев, столбов, дубов и рощ, хотя священники везде на их месте ставили крест. Святым давали имена прежних языческих богов, к торжественным дням у идолопоклонников приурочивали христианские праздники.

И так остатки прежней веры как-то слились с христианскими верованиями.

В день седьмого марта назначено было окончательное уничтожение кумирен, рощ, статуй и тому подобного, и этот момент надолго остался в памяти язычников и христиан. Длугош рассказывает, что в некоторых деревнях Польши, на четвертое воскресенье поста, крестьяне втыкали на длинных жердях (прежние станицы), изображения Дзеванны и Маржанны, а затем бросали их в реку и топили.

Благочестивый отец Матвей, пережив княжение Мешка, бывшее как бы вступительной песнью к поэме Болеслава Великого, остался при главном костеле в Познани, откуда ему было легко навещать свой собственный дом в Красногоре.

Недалеко от костела стоял новый двор Ганны и Андрея, на том месте, которое после назвали Глушином (возможно, что и название Горчина произошло от Красногоры). Сюда приходил отец Матвей учить детей своей сестры и укреплять в них добрые основы. Здесь, среди этих полудиких детей, едва одетых и по старому обычаю свободно бегавших, он сам как бы становился ребенком и, как велел Христос, собирал их вокруг себя.