Власт, вспомнив старого отца Гавриила, которого хотел освободить, дерзнул просить князя взять его с собою. Князь недовольно поморщился, но позволил, приказав все время ехать старику между двумя всадниками. Он боялся, что в замке догадаются, куда он едет. Власт надеялся, что, попав к христианам, он сумеет оставить там старика.

Когда Мешко сделал нужные распоряжения Стогневу и их отпустил, тогда Доброслав и Власт вышли вместе. Чтобы поговорить свободно, они должны были отправиться за вал, на берег реки, и там с глазу на глаз начали беседовать.

Доброслав не мог удержаться, чтобы не пожать руку Власта.

— Радуется мое сердце! — воскликнул он. — Свершилось то, о чем я так горячо молил Бога… Мешко наш едет к Болеславу… Умный он и сам поймет, что надо ему принять христианство, иначе все мы пропадем. С новой религией вернется к нам то, что у нас отняли, край начнет процветать — и у немцев не хватит смелости преследовать нас… Может быть, я ошибаюсь, но, по-моему, Мешко хочет перейти в христианство, только побаивается…

— Он боится? Да кого же ему бояться?… — спросил с удивлением Власт.

— Двенадцать лет вас здесь не было, поэтому не знаете, что у нас делается… Старой веры, которой народ живет и дышит, — искоренить нельзя… Посчитаем, сколько нас, христиан, здесь, а сколько врагов. С того момента как наш князь примет крещение, все пойдут против него.

— Но ведь он силен! — ответил Власт.

— Нет, все перейдут на сторону народа. И так много недовольных, которые грозят ему… К нам-то как враждебно относятся, хотя только подозревают?…

— Но ведь не оставаться же ему поэтому язычником, — сказал Власт. — Бог поможет!

— Да, это верно, — согласился Доброслав, — но сколько еще будет пролито крови… — грустно прибавил он.

Долго беседовали молодые христиане, наконец, Власт вспомнил, что должен побывать еще в Красногоре, проститься с отцом, и к ночи быть обратно в замке. И, простившись, ушел обратно в замок.

Дорога была ему хорошо знакома, и расстояние от замка домой тоже невелико, поэтому, оседлав себе коня, он поехал в Красногору один.

Еще более, чем он сам, рвался домой к своему стойлу его конь. В Красногоре было так же тихо и спокойно, как всегда; навстречу ему выбежала Гожа, приветствуя его радостно; тут за ней вскоре из-за угла появилась старая Доброгнева, какая-то мрачная, и наконец пришел старый Любонь с Ярмежем, радуясь возвращению сына и думая, что князь ему наконец позволил вернуться домой.

Сын поклонился отцу в ноги и сообщил, что отпустили его только повидаться с отцом и взять необходимые вещи для дороги, так как князь приказал ему сопровождать себя куда-то в дорогу. Старый Любонь, узнав об этом, нахмурился, но знал, что противиться князю нельзя было. Ярмежу поручили выбрать самую пышную одежду, подходящую для сына вельможи Любоня.

Все домочадцы сбежались, узнав о приезде Власта, расспрашивая о том, что делается при дворе, что он там видел и какие новости привез.

Старая Доброгнева угрюмо прислушивалась и молчала. Она не могла примириться с мыслью, что внук не находился под ее надзором, тем более что теперь она была вполне уверена в том, что он христианин. Она в этом убедилась, развязав после отъезда Власта его узелок, в котором нашла серебряную чашу и другую церковную утварь, а также узорчатые покровцы для отправления богослужения; все это она считала каким-то колдовским орудием христиан и на своего внука смотрела почти как на погибшего.