Откуда-то позади раздавался неторопливый, методичный стук. Я обернулась и, увидев в гостиной какого-то парня, не на шутку испугалась. Откуда он взялся? И что ему нужно в доме Паджетов?
Я принялась внимательно его рассматривать. Он стоял у окна во двор и смотрел на подъездную дорожку, словно ждал, когда вернутся хозяева дома. А еще он бился головой о стену. Медленно, в одном и том же ритме. Снова и снова. В конце концов на лбу появилась кровь. Я подошла поближе и стала запоминать его черты, чтобы потом нарисовать. Губы сложились в тонкую жесткую линию. Руки сжались в кулаки. Над темными глазами мрачно сдвинулись брови. Он был совсем юным. Скорее всего учился в старших классах или недавно закончил школу. Грязные каштановые волосы, заношенная толстовка и мешковатые джинсы. Что-то в его лице было не так. Черты казались непропорциональными, словно он родился с фетальным алкогольным синдромом средней тяжести. Если, конечно, такое заболевание вообще существует.
Я продолжала наблюдать за парнем. По его лицу струйками текла кровь, но он все бился и бился головой о стену, не сбиваясь с ритма, даже когда увидел огни фар подъезжающей машины. Как только Паджеты вошли через заднюю дверь, часы на каминной полке пробили полночь. Наконец парень зашевелился — неслышно прошел в темный коридор, ведущий к ванной.
— Мы все пропустим, — сказал Роб, оказавшись в кухне, где и была задняя дверь, включил телевизор, стоявший на островке, и полистал каналы, пока не нашел то, что искал.
Мне хотелось закричать, предупредить их, сказать, что в доме кто-то есть. Но все уже случилось. Передо мной были призраки прошлого, как будто я заново пересматривала фильм ужасов. И ничего не могла поделать. Не могла к ним прикоснуться. Не могла ничего изменить. Единственное, что было в моих силах, — это беспомощно наблюдать за страшной трагедией, разыгрывающейся у меня на глазах, за жуткими злодеяниями, на которые оказался способен тот парень.
Стоя перед открытым холодильником, Вероника тихо рассмеялась:
— Боже мой, что вообще это было?
— Понятия не имею, — отозвался Роб, садясь на табурет за островком. — Мясо какое-то. Я боялся его трогать. А знаешь, милая, наверное, нам стоит хорошенько обдумать целесообразность таких ужинов.
— Согласна, — сказала Вероника, и по голосу было слышно, что она улыбается. Вдруг она оглянулась: — Индейка или ветчина?
Похоже, на вечеринке подавали кошмарную еду, и маленькое семейство решило порадовать себя бутербродами. Кухню заполнил голос Макса Миднайта — ведущего ток-шоу. Он как раз заканчивал вступительную речь:
— И как вам президентские проблемы с алкоголем?
Аудитория, как по команде, дружно расхохоталась, а Макс продолжал чихвостить президента за оплошность на последнем званом ужине.
— Ветчина, — рассеянно выбрал Роб, поглощенный телевизором. — Нет, индейка. Нет, ветчина.
Хихикнув, Вероника подошла к нему взглянуть на шоу:
— Мысль, наверное, дикая, но так и быть, могу сделать тебе бутерброд и с тем, и с другим.
Притворяясь пораженным до глубины души, Роб резко поднял голову:
— Правда? И меня не арестуют?
— Ну-у, всему миру я бы все равно не рассказала, но обещаю сохранить твой секрет.
С широкой улыбкой, от которой в уголках глаз появились морщинки, он обнял жену и взял пульт увеличить громкость.
— Вот она! — воскликнул Роб с заразительным энтузиазмом.
Чтобы увидеть, из-за чего сыр-бор, я обошла островок.
— В «Паджет и Клайн» прежде всего думают о вашей семье.
Это был он, мистер Паджет, и его показывали в рекламе местной страховой компании. Видимо, они с партнером владели фирмой и решили снять рекламный ролик. |