— Девочка…

Мои пальцы чуть коснулись ее загривка, по телу пробежала судорога удовольствия. Ньете лежала с закрытыми глазами, вытянув кончик языка между зубами. Она была моей… Я принялся ее мять, начиная с крестца и переходя к холке. Она напрягла все четыре лапы и счастливо выдохнула. Когда я говорил с ней, ее веки, окруженные рыжей уходящей к вискам, полоской, как бы подрисованной карандашом, поднимались с трудом, отяжелев от истомы; медленно скользил краешек золотистого, как ликер, зрачка. Я ощупывал под тяжелой ляжкой влажную жирную плоть живота, столь нежную у пупырышков едва выступающих сосцов. Потом кулаком я два или три раза легонько похлопал по голове и поднялся. Ньете разочарованно открыла глаза, зевнула, лизнула себе нос. Я почесал еще раз ей за ухом.

— Так, понятно, — сказал я. — Ничего серьезного.

Мириам и служанка еще не отошли от потрясения.

— Как только вам удалось… — начала Мириам, — ее не так-то легко… Ронга, приготовь кофе. Я полагаю, мсье Рошель согласится выпить чашечку.

Признаюсь, я гордился собой. Я снял, как ни в чем не бывало, куртку, уверенный, что могу такое позволить. Я ощущал, как это ни странно, себя хозяином и совсем не удивился, когда Мириам мне предложила сигарету. Более того, я никогда не курил, но тем утром делал это с удовольствием.

— Как вы ее кормите? — спросил я. — Мясо три раза в день?

— Да, так рекомендовал Филипп.

— Доктор Виаль, возможно, хороший врач. Но он ничего не смыслит в животных.

И мы рассмеялись уже как два заговорщика. Мне хочется вам рассказать о чувстве еще столь смутном, но, однако, уже очень сильном. Подобно Ньете, воспринявшей меня в зверином любовном порыве, Мириам мне уже покорилась. Она забыла, что едва одета, не причесана, не накрашена. Мы по-свойски стали беседовать в комнате, где были разбросаны женские вещи, чувствуя себя непринужденно, как если бы прожили вместе долгие годы. Я ощутил, что такое интимная обстановка. Зверь, женщина и я — мы купались в одних лучах, мы касались друг друга взглядами, и все это сотворили мои руки, руки, чувствующие и понимающие любовь. Внизу на кухне урчала кофемолка. Мне хотелось остаться еще, сохранить нежность, от которой замирало сердце. Я, как во сне, слышал собственный голос:

— Ей нужны овощи, их следует измельчить и добавить мясной сок… короче говоря, чтобы получилась кашица. Вы слышите?

— Да, но мне кажется забавным: Ньете — и вдруг суп!

Она прыснула, закрывшись своими длинными обнаженными руками, обручального кольца на пальце не было.

— Слышишь, Ньете? — продолжила она. — Ты будешь умницей? Будешь слушаться меня так же, как мсье? Ведь вы навестите нас еще, правда?

От уголков глаз Мириам расходились тонкие морщинки, и, так как ее волосы были тронуты сединой, лицо, едва она переставала улыбаться, обретало печальное выражение.

— Само собой, навещу.

— Там, — сказала Мириам, — я бы ее вылечила сразу. У туземцев необыкновенно эффективные лекарства… Ну да, уверяю вас.

— У крестьян на болотах — тоже. И все-таки животные умирают.

— Вы настроены скептически?

— Поживем — увидим. Пока же удовольствуемся традиционным методом. Все, что нужно, у меня в машине.

В самых обычных словах неизменно таились шутливость, доброжелательность.

— Кофе готов! — крикнула Ронга.

— Пойдемте вниз, — предложила Мириам.

— А вы знаете, — произнес я, — я совершенно растерялся, когда пришел.