Изменить размер шрифта - +
Если бы я мог сейчас водить машину, то отправился бы туда немедленно. Но… я уже слишком пьян и не могу.

Шредер горестно развёл руками, состроив печальную гримасу на лице. Что тут скрывать? Он был уже крепко пьян, но, чёрт возьми, проблемы его отпустили, беда, клубившаяся чёрной тучей где-то над головой, отступила от него.

— А что? Давайте и съездим, — солидно согласился индеец, — Сегодня прекрасный день для экскурсии. Снег выпал и это… Это прекрасно…

Прочувствованно закруглил он мысль, разливая остатки из бутылки по стаканам. В голове назойливо крутилась какая-то мысль и, наконец, оформилась во фразу.

— Только, знаете, за руль я не сяду. Много мы выпили. На улицах никого, конечно, но… Сейчас наберу мужа своей родственницы. Мы с ним иногда вместе ходим на охоту. Думаю, что он нам не откажет.

Сказано — сделано. Монзомо минут пятнадцать звонил кому-то по мобильному телефону. Шредер слушал незнакомые слова индейского наречия и улыбался. Наконец, сосед снова сел за стол, посветлевший лицом.

В обществе неторопливого, солидного и серьёзного Монзомо, казалось, что даже мышцы лица расслабились. Только в компании этого печального индейца он понял, что во всей своей предыдущей городской жизни их словно свело от дежурной улыбки. Когда он образованный человек, нацепил на себя эту маску вечно счастливого болванчика? Когда он последний раз расслаблялся как сегодня? Когда последний раз снимал эту проклятую личину, похоже, приросшую к нему намертво? И… Зачем он им всем улыбается? Хочет понравиться? А зачем? Зачем ему быть для всех мужчиной-праздником⁈

Видимо, по привычке. Со школы Джошуа славился как балагур, весельчак и вообще душа компании. Девочки, девушки и женщины всегда обращали на него внимание в первую очередь из-за искромётного чувство юмора. Но зачем это ему? Ведь он не бабник и не повеса? Скольких Донжуанов на жизненном пути не встречалось, многие из них оказались в итоге заурядными подлецами. Нужно ли иметь с этой породой людей хоть что-нибудь общее? Возможно… Кому-нибудь, но нет. Джо сомневался, что хочет этого.

Сам же он всегда был, немножечко, раздолбаем, хотя скорей всего, это его, ничуть не портило, Шредер не прекращал над собой работать, всем своим видом, показывая окружающим, что он не такой. Уже за сорок, а что вообще от него настоящего осталось?

Всю жизнь ему везло, но немногие знают, что эта удача — следствие кропотливого труда. Дураки этому завидуют. Дураки думают, что жизнь Джошуа — весёлый аттракцион, но на деле это каждодневная карусель из труда, усталости, бесконечной рутины и притворства, а никакие не виражи счастья, как он показывает окружающим.

Шредер решительно стёр со своего лица неестественную радостную гримасу камеди-мэна и улыбнулся, только на этот раз искренне и снова посерьёзнел. Вопреки ожиданиям, далось это легко и без усилий.

Шредер был прекрасным психотерапевтом и понимал почему ему так легко и здорово рядом с Монзомо. Ему очень хотелось рассказать свои наблюдения и выводы новому товарищу, но разум твердил, что индеец вряд ли обрадуется, если услышит, ещё и про его мрачное детство. В детстве взрослые Джо не понимали, а сверстники обижали. Отец, ветеран Вьетнамской войны, учил его «быть сильным мужиком». Записывал на всевозможные секции, возил на рыбалку, в лес и делал много всякого такого, что Джо к своим двенадцати годам понял — быть «сильным мужиком» таким каким отец его видел, откровенно говоря, не по силам.

Быстрый переход