Изменить размер шрифта - +
Тогда он решил, что умирает. Грубер был врачом, он был очень неплохим врачом, и прекрасно осознавал, что с подобными ранениями не живут. Сквозь заполнившую все его естество боль с трудом пробились голоса, на которых Грубер сосредоточился, что позволило ненамного ослабить разрывающую на части болевую агонию.

— А я говорю, что нужно зашить рану, — в голосе женщины слышались слезы. — Я сделала все, что могла, но почему-то соединить кожу у меня не получается!

— И кто будет это делать? Я не умею! А ты женщина, ты хотя бы в теории должна представлять, как это делается! — в мужском голосе Грубер опознал баритон Снегиря. Значит, женский принадлежит Радистке, которая и вытащила его с того света. Но ее дара знахаря на большее не хватило, просто не было опыта в таких делах. Вот поэтому сейчас Грубер лежит на чем-то твердом и рискует умереть на этот раз от болевого шока.

— Ребята, — проговорил Грубер, точнее хотел проговорить, но вместо слова изо рта у него вырвалось лишь невнятное мычание.

— Грубер, ты очнулся! — все поле его зрения заполнила фигура Снегиря, который подскочил к нему с такой быстротой, что Грубер решил грешным делом, что тот телепорт изобрел. Грубер махнул рукой, и показал на рот, намекая, что не может говорить. — Ты, должно быть, пить хочешь? Я сейчас.

Грубер замотал головой. Он действительно хочет пить, но сейчас нельзя, с дырой в животе каждый глоток может стать смертельным. Он закатил глаза, потом ударил себя по лбу, что вызвало еще больший всплеск боли. Проморгавшись, и смахнув с ресниц выступившие слезы, он как мог жестами показал Снегирю, что нужно достать из его рюкзака небольшую аптечку и вколоть ему морфин, пару ампул которого он таскал с собой именно для такого случая. Как ни странно, но Снегирь понял ужимки приятеля и уже через минуту, Грубер лежал с закрытыми глазами и прислушивался к ощущениям. Когда боль стала немного терпимее, он открыл глаза и смог довольно внятно проговорить.

— Там шовный материал. Приготовь мне спек, и позови Радистку.

Снегирь кивнул, а Грубер снова закрыл глаза.

— Как ты? — Радистка взяла его за руку и крепко сжала. — Я так испугалась.

— Я знаю, — Грубер попытался улыбнуться, но мышцы рта не хотели слушаться, пришлось оставить эту попытку. — Кэт, я слышал, что ты Снегирю сказала. Мне придется самому себя заштопать, но без помощи я не смогу это сделать.

— Что от меня потребуется? — Радистка оживилась и снова сжала его руку.

— Мне нужно зеркало. Ты можешь достать зеркало, а потом держать его так, чтобы я смог видеть рану? — она неуверенно кивнула. — А потом, когда я закончу, тебе придется убрать все микробы, которые я в рану занесу и остановить сепсис. Я видел, как это знахари делают, ничего сложного.

— Ты поправишься?

— Я не знаю, — он не стал ее обманывать и внушать ложную надежду. Он действительно не знал, чем закончится это дело. — Но мы с тобой сделаем все, чтобы я не сдох, — на последнем слове он закашлялся. От кашля живот взорвался болью так, что Грубер едва не потерял сознание. Едва не плача, что целая ампула наркотика была потрачена зря, Грубер повернулся к Радистке и просипел. — Мне пить нельзя, протри мне губы водой и смочи рот.

Когда Радистка выполнила все, что просил ее сделать Грубер, появился Снегирь. Хоть пить и было нельзя, но для наспех приготовленного спека Грубер сделал исключение, чтобы банально не вырубиться во время операции.

Когда-то давно, еще в той прежней жизни, юный студент Алеша восхищался Леонидом Ивановичем Рогозовым. Он всегда представлял себя на его месте, и приходил к выводу, что никогда не смог бы повторить ничего подобного. И вот теперь он вынужден был сшивать обширную рану на животе, и у него не было под рукой даже новокаина, чтобы хотя бы местную анестезию сделать.

Быстрый переход