На перекрестке 7 Авеню и 36-ой улицы впереди идущее такси проскочило вперед на светофоре и они потеряли его из виду. "Извиняюсь, " — сказал шофер.

Денни наверняка знал, что Нив выйдет на следующем квартале или где-нибудь рядом. А сейчас ее такси, должно быть, еле тащится в потоке других машин. "Ну, пусть увольняют. Я сделал все, что мог, " — произнес он вслух, расплатился и не спеша вышел. Боковым зрением он проследил, как его такси снова двинулось вдоль 7 Авеню. В следующее мгновение Денни развернулся в обратную сторону и изо всех сил помчался к перекрестку.

Район Гармента, как всегда, бурлил. Огромные машины в ожидании разгрузки закрывали всю проезжую часть, создавая пробки на дороге. Посыльные на роликах прокладывали себе дорогу в толпе. Рассыльные из магазинов, не обращая внимания ни на пешеходов, ни на автомобили, толкали перед собой громоздкие стойки с одеждой на вешалках. Торопливо шли одетые с иголочки мужчины и женщины, останавливались, возбужденно что-то обсуждали, невзирая на шум и сутолоку вокруг.

"Лучшего места, чтобы затеряться и не придумаешь, " — удовлетворенно подумал Денни. На середине квартала он увидел такси, припаркованное у обочины, и выходящую из него Нив Керни. Но до того, как Денни смог подойти к ней поближе, она скрылась в здании. Денни перешел улицу и занял наблюдательный пост, скрывшись за громадным грузовиком. "Тебе, Керни, впору саван заказывать, а не бегать за этими модными тряпками, " — пробубнил он себе под нос.

Сейчас же в его обязанности входило дежурство в госпитале у кровати детектива Тони Витале. Это было скучно, это было не совсем то, чем хотелось бы заниматься Джиму, но это было исключительно важно. Если бы Тони лежал в отдельной палате, Джим бы нес свое дежурство у дверей. Но в отделении интенсивной терапии ему приходилось сидеть на медсестринском посту и восемь часов подряд — в течение своей смены — наблюдать, насколько хрупка человеческая жизнь. Об этом постоянно напоминали мониторы, которые вдруг начинали тревожно сигналить, и тогда все врачи и медсестры бросались к постели больного, чтобы еще кого-то отвоевать у смерти.

Джим старался занимать как можно меньше места в маленькой тесной комнатке, что было не так уж сложно при его худощавости и невысоком росте. Через четыре дня медсестры перестали относится к нему, как к чему-то неодушевленному и не слишком желательному. Их объединяла особая забота о молодом крепыше-полицейском, отчаянно боровшемуся за свою жизнь.

Джим прекрасно знал, что значит быть секретным агентом, сидеть за одним столом с хладнокровными убийцами, осознавать, что в любой момент тебя могут раскусить. Он понимал беспокойство по поводу Нив Керни, которая могла быть убита по заказу Никки Сепетти; он почувствовал облегчение, когда Тони, напрягая последние силы, пытался сказать им: «Никки... не приказывал убивать... Нив Керни...».

Визит комиссара полиции с Майлсом Керни пришелся как раз на дежурство Джима, и у того была возможность пожать Керни руку. Легенда! Керни был достоин этого прозвища. Как он, должно быть, страдал, понимая, что Сепетти может не остановиться и добраться и до его дочери.

Комиссару передали слова матери Тони о том, что тот пытается что-то рассказать. Всех медсестер предупредили, чтобы звали Джима в любое время, как только Тони заговорит.

Это случилось в понедельник в четыре часа дня. Родители Витале только что ушли, их лица светились надеждой. Наперекор всему Тони был уже вне опасности. Медсестра вошла, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Через мгновение Джим, который наблюдал за ней сквозь стеклянную перегородку, увидел, как сестра махнула ему рукой. Джим тотчас вскочил.

В вены на руке Тони капельками вливалась глюкоза; по трубочкам, вставленным в ноздри, поступал кислород. Его губы шевелились. Он что-то шептал.