Это фирменный стук Фейт, случайный и импровизированный. Он никогда не представляет собой какую-то определенную последовательность.

Я моргаю, чтобы проснуться, но сердце стучит так лихорадочно, что я прихожу в себя только когда сажусь и беру трость.

— Иду! — кричу я, хотя мы и видим друг друга, потому что она заглядывает в окно рядом с дверью.

Когда я открываю ее, Фейт стоит по центру коврика, между оставшихся букв «W» и «E», и смотрит на них.

— We – мы, — говорит она. — Думаешь, это что-то значит?

Несмотря на то, что я уже полностью проснулся, вопрос застигает меня врасплох. Фейт поднимает голову и смотрит на меня своими голубыми глазами. Я уже забыл какие они глубокие, ее глаза.

— Что ты имеешь в виду?

Она не двигается.

— Я имею в виду, что других букв нет. Их как будто убрали специально. Остались только «we» — мы.

Ее слова звенят у меня в ушах. Остались только мы. Она. И я. Я пожимаю плечами.

— Наверное, так оно и есть. Сегодня остались только мы. Ты и я. — Она улыбается, а я чувствую необходимость извиниться. — Прости. Ты меня не поняла. Я смеялся над ее ревностью, а не над тобой. Мне стоило сделать это раньше. Жизнь была…

Она обрывает меня, приложив палец к моим губам и повторяет: «Мы». А потом заходит в квартиру и говорит:

— Что у нас на ужин, Шеймус?

Фейт следует за мной на кухню.

— Не уверен, — отвечаю я, почесывая шею. — Его еще нужно приготовить. Я уже неделю не был в магазине.

— Мне все равно что есть. — Фейт всегда такая милая. Интересно, это результат воспитания или она сама по себе такая? Или она над этим работает?

Я открываю шкаф и холодильник и исследую их содержимое.

— Можно приготовить рамен¹², макароны с сыром, кашу или сэндвич с колбасой. О, или тост. Или любое другое сочетание вышеупомянутого.

Оглянувшись через плечо, чтобы посмотреть на ее реакцию, я вижу, что она улыбается.

— А как насчет сэндвича с колбасой и макаронами с сыром?

— Ты хочешь, чтобы в сэндвиче были макароны и сыр?

— Ага, — подтверждает она. — Я еще никогда не пробовала их в таком варианте. Только нужно поджарить колбасу. Мне не нравится холодное «грязное» мясо. Меня от него тошнит.

Я удивленно смеюсь, потому что это можно понять по-разному и мне не хочется опозориться, но я ничего не могу с собой поделать.

— «Грязное» мясо?

Она смеется вместе со мной и немного краснеет.

— Да, «грязное» мясо. Колбаса, хот-доги, пепперони. Никогда не знаешь из чего они сделаны. Поэтому это «грязное» мясо.

Румянец на щеках очень ей идет.

— Понял. Пожалуйста, не упоминай об этом при Кире. Она живет на колбасе и хот-догах и мне не хочется, чтобы эти продукты были исключены из ее и так ограниченного списка еды.

Фейт жарит колбасу, а я готовлю макароны с сыром. Мы даже поджариваем хлеб, поэтому все ингредиенты наших сэндвичей горячие.

Когда мы садимся с тарелками на диван, Фейт изучает свой сэндвич.

— Шеймус, это круто и бюджетно.

Я поднимаю брови и осматриваю комнату.

— Если ты не заметила, то именно так я и живу.

Она смеется и впивается зубами в сэндвич.

— О, я это заметила, — прожевав отвечает Фейт. — Я тоже так живу.

— А откуда ты, Фейт? — решаю спросить я, пока мы едим.

— Из Канзас-Сити.

Я мгновенно перестаю жевать и смотрю на нее, потому что она явно шутит. Фейт не выглядит как выходец со Среднего Запада.