Дот Хатчисон. Сад бабочекКоллекционер – 1
Маме и Дэбу за то, что отвечали на вопрос и только потом вдумывались в его жуткий смысл. И за все прочее.
I
Она не произнесла ни слова с той самой минуты, как ее привели сюда. На первый взгляд, в этом нет ничего удивительного, учитывая, через что ей пришлось пройти. Но теперь, глядя на нее сквозь зеркальное стекло, он понимает, что не стоит спешить с выводами. Девушка сидит ссутулившись на жестком металлическом стуле, подперев подбородок перевязанной рукой, а другой выводит бессмысленные узоры по стальной поверхности стола. Под полуприкрытыми глазами темнеют круги, черные немытые волосы собраны на затылке в небрежный пучок. Она измотана, это очевидно. Но о психологической травме речи не идет. Потягивая кофе, специальный агент ФБР Виктор Хановериан наблюдает за девушкой и дожидается возвращения своей группы. Или, по крайней мере, своего напарника. Третий член группы еще в больнице, пытается уточнить состояние остальных девушек и, если удастся, узнать их имена и снять отпечатки пальцев. Другие агенты и специалисты – в поместье. Сведений пока немного, однако и этого более чем достаточно: Виктор едва удерживается от того, чтобы позвонить домой и убедиться, что девочки в порядке. Но он лучше ладит с людьми, умеет найти к ним подход, особенно к детям, перенесшим психологическую травму. Поэтому разумнее будет остаться и побеседовать с потерпевшей. По ее лицу и по одежде размазаны грязь и сажа. Вокруг носа и рта еще видны бледно-розовые следы от кислородной маски. Обе ладони и левое запястье забинтованы, под тонкой блузкой просвечивают бинты. Кроме этой блузки, в больнице кто-то дал ей зеленые медицинские брюки. Она дрожит, приподняв босые ноги над холодным полом, но еще ни разу не пожаловалась. Виктор даже имени ее не знает. Из всех, кого удалось спасти – или тех, кого спасать было поздно, – очень немногих он может назвать по имени. А эта девушка не говорила ни с кем, кроме других девушек. И даже тогда не проскользнуло ни одного имени, никаких сведений. Только… да уж, сложно назвать это словами утешения. «Вы или погибнете, или будете жить. Лучше расслабьтесь, и пусть врачи делают свое дело», – прозвучало не слишком обнадеживающе, но остальные девушки, похоже, прислушались к ней. Она расправляет плечи, медленно вытягивает руки над головой и выгибается дугой. Микрофоны транслируют противный хруст позвонков. Потянувшись, девушка вновь опускается на стол, сложив ладони и прижавшись щекой к металлической поверхности. Она знает, что за зеркалом кто-то есть и отворачивается к стене. Однако теперь у Виктора есть возможность осмотреть контуры рисунка. В больнице ему дали фотографию. Чуть выше лопатки виден лишь край пестрого узора. Бо́льшую часть рисунка разглядеть сложнее, но блузка недостаточно плотная, чтобы скрыть его полностью. Виктор вынимает из кармана фото и прикладывает его к стеклу, сравнивая снимок с тем, что видит сейчас на спине девушки. Казалось бы, ничего примечательного – не будь такого же рисунка у всех прочих девушек. Кроме одной. Расцветка и контуры разные, но суть одна. – Как по-вашему, это его рук дело? – спрашивает кто-то из аналитиков, глядя в монитор. Одна из камер установлена в углу комнаты и направлена на лицо девушки. Глаза ее закрыты, дыхание ровное и глубокое. – Надеюсь, скоро выясним. Он предпочитает не строить догадок, особенно в тех случаях, когда известно еще слишком мало. А этот случай – один из немногих в его карьере, когда все оборачивалось таким кошмаром, что они и представить себе не могли. Виктор привык предполагать худшее. Если пропадает ребенок, то работаешь как проклятый, ищешь, но не рассчитываешь в конце концов обнаружить бедняжку живой. |
