На восемнадцатой минуте трава вокруг модуля заволновалась, по ней, как по воде, пробежали концентрические волны, и в тот же момент на мониторе замигала надпись «Ускорение свободного падения, м/сек²», и цифры напротив нее переместились: вместо 8,2 появились 8,3. Потом они стали меняться все быстрее и быстрее: 8,6 — 9,0 — 11,5 — 14,0… Поникла и легла на землю трава, пропали цветы, на деревьях стали опускаться и обламываться ветви, а тяжесть нарастала: 48,0 — 76,0 — 125,0… Стоящие неподалеку деревья повалились в сторону модуля, а потом изображение сдвинулось и перекосилось — подломились опоры. Один за другим погасли экраны, на мониторе появилось число 1850,0, а потом все исчезло и замигало: «Нет информации — нет информации, нет информации…» С аэростата было видно, как модуль, похожий теперь на приколотого булавкой жука, вдавливается в землю, и сама земля тоже вдавливается в себя саму, образуя гигантскую воронку, кратер, туда рванулась вода океана, и в этот момент не выдержали баки. Пятнадцать тонн жидкого ароматного водорода белым пламенем затопили дно воронки, скрыв под собой остатки корабля. Потом по глазам ударила ослепительная вспышка, и экран померк.

— Вот и все, — сказал Вебер, вставая, — теперь долго ничего видно не будет. Сейчас я перемотаю… Это через два часа.

Ракурс изображения был совсем иной, телезонд отнесло уже довольно далеко. На полнеба стояло темно-багровое зарево. Там, где был атолл, океан бушевал, и прямо из воды, вздымая облака пара, тугими толчками била вверх река огня, летели, как искры из разворошенного костра, вулканические бомбы, и расползалась широко-широко, расслаиваясь пластами, тяжелая грязно-серая туча…

— И так две недели, — сказал Вебер. — Сейчас там вулканический остров, дымок иногда идет, но больших извержений больше нет.

— Н-да… — Лепешев заложил руку за голову и потянулся. — И что же ты сам думаешь по этому поводу?

— Не знаю, — сказал Вебер. — Лезет в голову какая-то ерунда.

— А конкретнее?

— Думаю, что мы с ними каким-то образом не понимаем друг друга.

— Ну, брат, — разочарованно сказал Лепешев. — Об этом, Эрни, догадываются все на свете ежи и даже некоторые ксенологи. А вот что ты хотел сказать, когда говорил «каким-то образом»?

— Цепляешься к словам, Женечка… Допустим, они играют с нами. Правила игры они нам изложили, только мы не поняли, что это игра, и принимаем все слишком всерьез. Или скажем, разыгрывают нас. Юмор у них такой. Хлебом их не корми, дай пошутить над инопланетниками.

— По-моему, немного громоздко для розыгрыша, — сказал Лепешев. — И вообще какой-то плоский юмор.

— Так то по-твоему, — резонно возразил Вебер. — Может быть, мы другого не понимаем. А что касается громоздкости, так это по нашим масштабам громоздко, а по их — в самый раз.

— Ты всерьез так считаешь? — удивился Лепешев.

— Не знаю, — сказал Вебер. — Ни черта я теперь не знаю. Сейчас мне думается так. Через десять минут я придумаю что-нибудь похлеще. Не думай, что я один — мы все тут растерялись…

— На Земле та же картина, — сказал Лепешев. — Все пребывают в растерянности. Весь Совет в растерянности. Ты видел когда-нибудь Совет в растерянности? Страшное зрелище…

— Знаешь что, Женя, — сказал Вебер, — отдохни-ка ты сегодня. Поваляйся, подумай.