Слева возвышался утес. В тени беспорядочно растущих тисов, лавров, грабов и миртов теснился подлесок кустарников и цветов — фиалок и папоротников, колокольчиков, незабудок и анемонов; среди душистых ароматов выделялся характерный запах цветущей валерианы. Справа другой утес, почти такой же высокий, загораживал солнце. Ниже росли розмарины, златоцветники, наперстянки, дикая герань, лимонная вербена, стройные черно-зеленые кипарисы и дюжина необычно высоких оливковых деревьев — сучковатых, искривленных, с пыльно-зеленой листвой, светящейся свежестью на фоне почерневших от древности стволов.

Лощина слегка расширялась, и Сульдрун набрела на развалины римской виллы. От виллы не осталось ничего, кроме потрескавшегося мраморного пола, наполовину опрокинутой колоннады и побитых мраморных блоков, разбросанных в траве под кустами. На самом краю террасы росло одинокое старое дерево — померанцеволистный цитрус с мощным стволом и раскидистыми ветвями. Ниже тропа выходила на узкий галечный пляж, пологой дугой соединявший пару мысов, нырявших в море скальными грядами.

Уже наступил почти полный штиль, хотя волны, возбужденные недавней бурей, еще набегали из-за обрывистого мыса и с шумом разбивались о гальку. Некоторое время Сульдрун смотрела на блестки солнечного света, игравшие на поверхности моря, потом обернулась и взглянула вверх, на вьющуюся по лощине тропу. Она подумала, что заброшенный сад был, несомненно, заколдован; заворожившие его чары, однако, были добрыми — маленькая принцесса не чувствовала ничего, кроме умиротворения. Деревья купались в солнечном свете и не обращали на нее внимания. Цветы любили ее — все, за исключением гордого златоцветника, любившего только себя. В руинах пытались проснуться меланхолические воспоминания, но они были едва ощутимы, мимолетны, и даже не перешептывались.

Солнце заметно опускалось в небе; Сульдрун неохотно решила вернуться — она не хотела, чтобы ее искали. Поднявшись по садовой тропе, она выглянула из-за двери в старой стене, нырнула в туннель и вприпрыжку спустилась по сводчатой галерее к Хайдиону.

Глава З

Сульдрун проснулась в холодной комнате, тускло озаренной сырым утренним светом, сочившимся сквозь оконные стекла. Дожди возобновились, а горничная не потрудилась развести огонь. Подождав несколько минут, Сульдрун обреченно выскользнула из постели, задрожав от прикосновения босых ног к полу, поскорее оделась и причесалась.

Горничная наконец явилась и стала хлопотливо разжигать камин, опасаясь того, что принцесса донесет на нее домоправительнице — но Сульдрун уже забыла об оплошности.

Принцесса стояла у окна. Через залитое струями дождя стекло гавань выглядела, как огромная лужа; черепичные крыши города складывались в мозаику из десяти тысяч мазков всевозможных оттенков серого. Куда делись все остальные цвета? Цвет — какая странная штука! Он сияет в солнечных лучах, но в дождливых сумерках блекнет. Очень любопытно. Подали завтрак, и за едой Сульдрун размышляла о превратностях цветов. Красный и синий, зеленый и лиловый, желтый и оранжевый, коричневый и черный — у каждого свой характер, свое особое, хотя и неосязаемое свойство…

Сульдрун спустилась в библиотеку, где ей давали уроки. Теперь ее преподавателем был репетитор Хаймес, архивариус, грамотей и библиотекарь при дворе короля Казмира. Поначалу он показался принцессе человеком устрашающе суровым и щепетильным — высокий и тощий, с длинным и узким клювообразным носом, придававшим ему сходство с хищной птицей. Репетитор Хаймес уже вышел из того возраста, когда юность побуждает нас к необдуманным порывам, но еще не состарился; его нельзя было назвать пожилым человеком. Жесткие черные волосы были ровно подстрижены под горшок на уровне середины высокого лба, образуя значительной толщины кольцевой уступ вокруг головы, нависший над ушами. Кожа его отличалась пергаментной бледностью, а длинные руки и ноги костлявостью не уступали торсу.