«Не могу принять ваше предложение, — отказался Гарстанг. — Я меня есть собственные владения в другой стране, и мне не терпится их снова посетить».

«Что же, может быть, кто-нибудь из других ваших спутников согласится нами править?»

«Только не я, — покачал головой Бод. — Я человек непоседливый. То, чего я ищу, всегда оказывается где-нибудь за тридевять земель».

«И не я, — сказал Ейн. — Я люблю сидеть в таверне, а не в приемном зале. Мои амурные похождения и пьяный разгул только опозорят вашу деревню».

«И тем более не я, — проворчал Каргус. — Вы же не хоте, чтобы вами правил философ? Это опасно».

«Ублюдок гота лордом быть не может!» — твердо заявил Фор-фиск.

Квальс задумчиво произнес: «Возникает впечатление, что я — единственный кандидат с подходящей квалификацией. Я благороден, как все ирландцы. Я справедлив, снисходителен и честен. Я умею играть на лютне и петь, что позволит мне оживлять деревенские торжества частушками и прибаутками. Я щедр, но лишен чрезмерных претензий. Присутствуя на свадьбах и повешениях, я умею выглядеть трезвым и почтительным; как правило, однако, я человек покладистый, жизнерадостный и беспечный. Кроме того…»

«Довольно, довольно! — воскликнул Эйлас. — Совершенно очевидно, что тебе подходит предложенная должность. Лорд Квальс, позвольте нам покинуть ваши владения!»

«Сэр Эйлас, примите мое соизволение, а также наилучшие пожелания. Буду часто вас вспоминать и представлять себе, как продвигается ваше предприятие, а моя ирландская кровь будет порой вскипать при мысли о приключениях, от которых я отказался. Но зимними вечерами, когда холодный дождь плюется в окна, я буду протягивать ноги к камину, прихлебывая красное вино, и радоваться тому, что я — лорд Квальс, хозяин Светлейшего Априллиона».

Семеро всадников ехали на юг по Старой дороге. По словам жителей Вервольда, она поворачивала на юго-запад в обход Тантревальского леса, а затем снова на юг и в конечном счете становилась Тромпадой. Ни один из местных обывателей никогда не забирался так далеко в этом направлении — да и в любом другом направлении — и никто из них не мог сообщить никаких полезных сведений о препятствиях или проблемах, возможных на этом пути.

Некоторое время дорога капризно извивалась, поднимаясь на холмы и спускаясь в долины, иногда следуя вдоль берега мирной реки, порой углубляясь в густой лес. Крестьяне вспахивали поля и выпасали скот. В десяти милях от Вервольда характер населения изменился — люди стали темноволосыми и темноглазыми, хрупкого сложения, пугливыми до враждебности.

Во второй половине дня местность стала засушливее, холмы — крутыми, луга — каменистыми; вспаханные поля попадались реже. К вечеру отряд подъехал к небольшой деревеньке, состоявшей буквально из нескольких изб; тот факт, что избы стояли неподалеку одна от другой, объяснялся, по-видимому, необходимостью взаимопомощи и просто потребностью в общении. Эйлас уплатил золотую монету патриарху большой семьи. За это ему и его спутникам подали роскошный ужин: свиные отбивные, жареные на виноградной лозе, вареные бобы с луком, овсяный хлеб и вино. Лошадей снабдили сеном и укрыли в хлеву. Старец-хозяин поначалу молча сидел, следя за тем, чтобы гости были сыты и довольны, но постепенно любопытство преодолело в нем осторожность, и он спросил Эйласа: «Кто вы такие будете, откуда?»

Эйлас стал показывать пальцем на своих товарищей: «Гот. Кельт. За ним — ульф. Следующий — уроженец Галиции». (Это относилось к Каргусу.) «Напротив него — лионесский рыцарь.