Изменить размер шрифта - +

— Они не мои, — настаивала я.

Он посмотрел на Джона Эмоса и замолчал.

— Что еще вы узнали о них? — спросила я.

— Итак, сейчас миссис Доллангенджер опять в положении, — сказал он осторожно.

— В положении?

Я взглянула на Джона Эмоса. На его лице снова появилась кривая усмешка. Он кивнул.

— На этот раз ребенок будет другим, — прошептала я.

— Что вы сказали, миссис Фоксворт? — спросил Крутерс.

— Ничего. Я хочу, чтобы вы оставались там и сообщили нам о дне, когда миссис Доллангенджер родит. Я хочу знать все о новорожденном ребенке, вы понимаете?

— Да, понимаю, миссис Фоксворт. Я буду продолжать заниматься этим. Она скоро родит.

— Хорошо, — сказала я, — вы получите чек завтрашней почтой.

Я жестом дала знать Джону Эмосу, чтобы тот проводил детектива.

Какое-то время я сидела, переваривая то, что услышала.

Затем поднялась и пошла к комнате Малькольма. Прежде чем открыть дверь, я постояла перед ней.

— Нет, — подумала я. — Не сейчас. Пока не узнаем о новорожденном младенце.

 

 

Я находила облегчение только в молитвах и в работе. Крутерс еще дважды приезжал в Фоксворт Холл — первый раз, чтобы объявить о рождении здоровой девочки, названной Кэти, и второй раз, спустя восемь лет, когда он ошеломил всех, сказав, что родились близнецы, мальчик и девочка — тоже здоровые и безупречные во всем. Похоже было, что семья Кристофера и Коррин просто превосходна. И, действительно, по рассказам мистера Кругерса, в городе их называли Дрезденскими куклами за их красивые светлые волосы, голубые глаза и безупречный цвет лица.

Малькольму я никогда не говорила об этих посещениях мистера Крутерса. Удар, который случился с ним, скоро состарил его, хотя теперь, по-видимому, он достиг того момента, когда уже не может быть дальнейшего перерождения.

Конечно, изменился его темперамент. Вначале, когда у него произошел удар и сердечный приступ, он еще не утратил боевого духа; тогда он не считал, что такое его состояние останется неизменным. Но теперь, когда он сидел в инвалидной коляске, уже не было и следа того нетерпения и позы, в которой виделась непоколебимость и требовательность, что говорило о борьбе, продолжавшейся внутри него. Вызов, однажды поселившийся в его синих глазах, постепенно исчезал. Глаза его становились тусклыми, как свечи в ночи; их когда-то яркое пламя утрачивалось по мере того, как они теряли энергию, которая их питала.

И вокруг него начинали свое движение призраки. Часто я замечала, что он находит удовлетворение в том, что сидит в самом темном углу своей комнаты или фойе. Этот человек, который раньше двигался с такой энергией и силой, что казалось излучает свой собственный свет, теперь сидел в объятиях темноты.

Медленно, с усердной решимостью тени Фоксворт Холла предъявляли на него свои права.

Хотя его речь улучшилась настолько, что его легко понимали, он стал воздерживаться от разговоров. Его сиделки, а у него перебывало около десяти различных сиделок за все эти годы, научились понимать его жесты и знали, что он хочет, когда он махал рукой или дергал головой. Единственно, когда голос его повышался, так это в то время, как он присоединялся к нашим с Джоном Эмосом ежедневным молитвам. Я знала, что его усилия выжить, вынести боль и унижение, которое он испытывал из-за возраста и болезни, исходили от его огромного желания верить в свое спасение. Мы просили Бога не оставлять нас и молили Его о прощении. Я переходила из мира религии в мир бизнеса и обратно, каждый раз полностью подчиняя себя работе и требованиям и того, и другого; потому что пока я была занята, я чувствовала себя комфортно и в безопасности. Я стала ненавидеть те спокойные минуты, когда я могла позволить себе немного расслабиться и отдохнуть.

Быстрый переход