|
Еще она поражала их своим непринужденным общением с неграми или потрясающей способностью внезапно обернуться и поздороваться с каким-то неуклюжим, несуразным типом (своим кузеном – но откуда им знать!), выходившим из шахматного магазина-клуба на Макдугал-стрит, а также своими намеками на тайное знание – например, тем, что ей была известна символика этого Серого Гуся. Но важно было именно все это сразу, а не по отдельности. Вынеся и Розу, и жизнь в коммуне Саннисайд-Гарденз, в этом предместье для разочарованных, Мирьям стала какой-то небожительницей. Она стала представительницей какого-то Союза беглых королей или королев. И, осознав это, она сразу же поняла, что это заметили и остальные – те, кого она притягивала к себе. И наконец рассмеялась вслух – и Забытый снова встрял со своим: “Что такое?”
– Слушайте. – Теперь, когда они мерзли на мосту, Мирьям показалось особенно привлекательной ее любимая загадка-пари – пари, которое невозможно было проиграть ни в одной компании. Разгадка будет у них прямо перед глазами – а они все равно продуют. – Спорю с кем угодно на пять долларов, что вы не назовете остров в штате Нью-Йорк, где живет больше народу, чем в сорока восьми из пятидесяти штатов. – Ну, это вопрос для тупиц, – сказал Адам. – Конечно Манхэттен. – Ага, сам ты тупица: Лонг-Айленд! Ты мне должен пять долларов – или последнюю сигарету. – Да ну, а кто считал-то? – сказал Портер и, достав еще полную пачку, щелкнул по дну, выталкивая кончики сигарет. К ним с разных сторон потянулись пальцы, а потом на мгновенье фигуры пятерых курильщиков слились в едином физическом действе: встав плотным кольцом вокруг зажженной спички Портера, чтобы заслонить ее от вечернего ветра, они по очереди окунали в пламя кончики сигарет. Первыми – девушки, а потом, когда спичка конечно же погасла, началась кадриль с прикуриванием от зажженных сигарет. В темноте мимо них проходили рабочие, опустив головы и ничего не желая знать о блеске и нищете своего большого города, гуськом торопясь в свои унылые спальные кварталы. Страх перед Бруклином: да, Мирьям знала, что там есть чего бояться, хотя бояться стоило вовсе не того, что воображали ее спутники. – Я мерзну, – недовольно проворчал Забытый, явно давая всем понять, что мерзнет от охлаждения своей спутницы. Он уже оставил всякие попытки притянуть к себе Мирьям плечом или локтем по примеру Адама – плечо его барнардской девушки скрылось под твидовым пиджаком Адама, а рука ее затерялась где-то внутри его рубашки, у пояса. Впрочем, и эти последние немногочисленные попытки Забытый предпринимал с унылым видом, как будто уже чувствовал, к чему идет дело. Потому что здесь, на высшей точке моста, достиг высшей точки и прежде вяло развивавшийся процесс: сегодня Мирьям ускользнет от него, сегодня ее отобьет Портер. Если, конечно, можно было приписать Портеру действие, которое находилось всецело в руках самой Мирьям. Что ж, почему бы и не приписать? Мирьям как-никак всего лишь девушка. Мирьям вонзила в ночную темень оранжевый кончик своей сигареты: – В атаку! – Да хрен с ним, с Мейлером, – произнес вдруг ее бывший ухажер, будто решил выместить на нем зло за то, что никогда не добьется взаимности от Мирьям. – Мне завтра вставать рано. Я возвращаюсь. – Мы тебя проводим, – сказал Адам, чья неустрашимость, похоже, пала жертвой перешептываний с боязливой подругой. Такое внезапное дезертирство укрепило решение Мирьям сменить кавалера – пожалуй, даже определеннее, чем она сама того желала. После шквала прощальных объятий они с Портером, оставшись вдвоем, зашагали по бруклинскому склону моста, а остальные пошли обратно в Манхэттен. Мирьям впервые оценивающе присмотрелась к своему новому поклоннику: Портер – с его забавной, будто бугристой походкой, со смущенными или грустными плечами и огромным лбом – был явно скроен наподобие Артура Миллера или Роберта Лоуэлла, хотя, судя по его старательно вымучиваемым остротам, он, возможно, подражал Морту Салу. |
