Некоторое время Роза и Альберт не уделяли внимания никаким партийным делам, не считая собственной ячейки из двух человек. Два фронта двигались как один. Ночь за ночью любовники достигали полного синтеза и снова теряли его.

А потом, когда Роза пропустила три менструации, они поженились. Казалось бы, что тут плохого? Оба были евреями. Оба были людьми. Оба верили в революцию. Они выглядели удачной парой в глазах любого постороннего – но только не их родственников. Любой “настоящий американец” расслышал бы Альбертов немецкий акцент и счел, что он хоть немного, но все-таки похож на идиш Розиных родителей. Конечно, он был блондин, а она – брюнетка. Но в духовном смысле их можно было принять за брата и сестру. Разумеется, Альберт и Роза оказывались идеальными союзниками в глазах любых юдофобов или революционеров – и гордились этим. Разве победа их идеи не сотрет вскоре все классовые, религиозные и национальные различия? Ведь просвещенные и отошедшие от веры предков коммунисты уже отказывались от вековых запретов на половые связи с гоями, и товарищи-женщины уже вовсю искали товарищеского единения с товарищами-мужчинами, будь те ирландцами, итальянцами и кем угодно еще. И разве не станет ребенок, родившийся вопреки всем этим стародавним барьерам и запретам, идеальным полукровкой, гражданином будущего мира – мира, за рождение которого должен бороться каждый товарищ?

Попробуйте объяснить все это евреям. На их суматошной, торопливой свадьбе (что тем не менее не лишило ее сладости, потому что в то время их собственная, частная, любовь еще была полна сладости) (не важно, что вскоре то время навсегда пройдет) (не важно, какие аппетиты пробудились в Розе за это короткое время) (не важно, все не важно) Альма и ее брат свысока поглядывали на клан Ангрушей – на это беспорядочное скопление Розиных сестер с мужьями и выводками детей, на бесчисленных двоюродных братьев и прочую родню, – словно их местечковых предков вызвали нарочно, чтобы заселить потомством Бруклин, где, как им неверно сообщили, недостает евреев. Альма и ее брат Лукас – тщеславный, пожилой и, скорее всего, выкрест – смотрели на родню Розы как на прислугу, с которой им пришлось расстаться перед самым бегством из Любека. Циммеры, эти прогрессивные, просвещенные, приземленные Циммеры, оказавшись рядом с этими ненемецкими евреями, полурелигиозными евреями, деревенскими евреями, мгновенно ощутили свое собственное место – над ними. Нет уж, спасибо, такой союз – вовсе не та цель, ради которой вынашивается мировая революция!

А потом, словно в доказательство того, что само мироздание выступает против подобного союза, беременность оборвалась: как-то ночью плод исторгся из Розиной утробы потоками и сгустками крови, причем так незаметно, что ей пришлось самой объяснять все Альберту – всего через несколько недель после свадьбы, уже после того, как все объяснил это врач. А врач сказал, что это была какая-то неудачная беременность, раз после целых пяти месяцев выкидыш произошел так безболезненно. Плод не завязался как следует – лишь попытался. Это была благодать, своего рода мицва. Не нужно было больше вынашивать это бремя, неправильно сформировавшееся внутри нее. А теперь, девочка, ешь красное мясо с салатом, воздерживайся от экзотических фруктов вроде бананов – и повтори попытку.

Попытку? Роза прикусила язычок. Никто и не думал о ребенке. Все вышло случайно. Ну что ж – теперь-то, когда они поженились, можно попробовать снова.

Они жили уже не на Манхэттене, хотя и не слишком далеко от средоточия счастливых мировых разногласий – отнюдь нет.