Я глянул на Фарлея, который приплясывал на пирсе позади. Он подскочил, поджал одну ногу и закачался на самом краю, делая вид, что вот-вот упадет в воду. И когда он наклонился так низко, что удержаться, казалось, уже было невозможно, вдруг резко взмахнул руками, кувыркнулся через голову и встал посередине пирса.

— … четыре эрторга, — говорил Альрик. — Сам видишь, людей у меня раз-два и обчелся. Было больше, но трое погибло, защищая доброе имя конунга Рагнвальда в диких землях.

Это он про Хвита, Ларса и Трюггве говорит? Жаль, что сам конунг не знает, что мы за него на том дымящемся острове сражались.

— Я лично на Вардрунн сражался с доблестным Этельбердом перед лицом Рагнвальда. И кстати, конунг шлет родственный привет ярлу Агнару, да не отвернется от него Формир!

— Четыре эрторга? Пусть будет так. Порядки наши знаешь? Мечами почем зря не махать. За смерть норда ответишь головой. За смерть бритта — купишь нового раба. За смерть рунного бритта — получишь награду. В деревнях не бузить. Нынче все под рукой лендерманов. Вмиг отыщут и заставят платить.

Тут я еще раз глянул на Фарлея. У него не было даже маленького ножичка, с которым должен ходить каждый рунный. Да и руны у него тоже не было, хотя по виду ему было не меньше трех десятков лет. Неужто урод какой? Или условие у него сложное, неразгаданное?

Воины ушли, и Фарлей снова подошел к нам.

— Ну что, господин? Пригодился тебе совет Фарлея? Не обманешь? Заплатишь?

В руки безрунного прилетела монетка.

— Еще издалека я понял, что на сем горделивом корабле в наш город идут настоящие честные господа, не скупливые, как и должно быть истинным нордам. Так что, показать город?

Альрик покачал головой.

— Скажи лучше, таверна «Серый бык» еще стоит?

Фарлей усердно закивал.

— Вот и ладно. Арне и Айс, останетесь тут.

Мы сошли с Волчары, копья, доспехи и щиты брать не стали, лишь ножи да любимые топоры-мечи прихватили. Не на вражеский берег ведь сходим. К своим, к нордам.

Несколько ульверов решили все же воспользоваться знаниями Фарлея Рыжего и потребовали отвести их к самым толстым шлюхам, а я, Тулле, Альрик и Сварт пошли в таверну, что стояла неподалеку от порта.

Мне город не глянулся. Грязная тесная дорога, суетливые мельтешащие люди в тряпках и обносках, бесконечно кланяющиеся на всем пути, тощие голые дети, шныряющие вместе с собаками и такими же тощими свиньями, подгнившие крошечные дома, чахлые огородики. То и дело к нам подходили безрунные люди, протягивали обглоданные руки и просили денег. Девушки с впалыми щеками хватали нас за плащи и приглашали пойти с ними. Даже Аднфридюр на их фоне выглядела бы настоящей красоткой.

И таверна оказалась под стать городу. Как там сказал Фарлей? Великолепный Фискехале. Угу. Каков город, такова и таверна. Хорошо хоть внутри безрунных не было. Альрик заказал побольше мяса, мягкого хлеба и крепкого пива. После нескольких дней всухомятку всем хотелось нормальной горячей еды.

Немного утолив голод, я оперся спиной о стену и посмотрел в зал. Неподалеку от нас сидело трое юнцов, каждый на третьей руне. И что-то меня в них сильно раздражало. Царапало глаз. Один из них обернулся, и я понял. Их волосы были острижены по самые уши, и на щеках не было ни волоска. У меня тоже пока борода не росла, зато под носом уже появились темные волосы.

Я негромко сказал Тулле:

— Глянь. Кажись, тут принято по осени стричь не только овец.

Он заржал на всю таверну. А один из той троицы подскочил и с размаху попытался мне врезать…

— Это что, каждый раз платить? Даже когда он первым кидается? — недовольно буркнул я и одним глотком опорожнил кружку.

— Ты пришлый, — пожал плечами Альрик.