— Может, и так, но разве под силу ему совладать с бормотуном?

— Не в этом дело, — возразил философ, которого нелегко было сбить с толку. — Будь ты не один, встречи с бормотуном вообще могло бы не произойти.

Граф махнул рукой, дабы прекратить спор.

— Я должен держать себя в форме, а не то стану дряхлым, как фон Виллах.

— Но ведь ты в ответе за весь наш народ, отец, — вполголоса произнесла Иссельда. — А вдруг тебя убьют…

— Не убьют!

На губах графа мелькнула презрительная усмешка, словно смерть была чем-то чуждым, что не имело к нему ни малейшего отношения. Озаренное отблесками пламени, его лицо казалось сейчас медной маской божества какого-нибудь варварского племени — и он больше походил на небожителя, чем на обычного человека.

Иссельда пожала плечами. Они с отцом во многом были схожи, и она лучше, чем кто бы то ни было, понимала, что спорить с такими людьми, как граф Брасс, совершенно бессмысленно. В одной из своих поэм Ноблио так и обратился к ней: «О ты, в ком сила и нега шелка…» — и сейчас, с любовью наблюдая за дочерью и отцом, он отмечал их поразительное духовное родство.

— Я узнал сегодня, что Гранбретания захватила герцогство Кельн, — сменил Ноблио тему разговора. — Похоже, ее власть распространяется, как чума.

— Пусть чума, но довольно полезная, — отрезал граф. — По крайней мере, она несет миру порядок.

— Политический, возможно, — с горячностью возразил Ноблио, — но едва ли духовный или нравственный. Их жестокость безмерна, а безумие перешло все границы. У этих людей отравлены души, они стремятся ко злу и ненавидят добро.

Граф разгладил усы.

— Такое случалось и прежде. Вспомните хоть того же булгарского колдуна, что был Хранителем Камарга.

— Да, но булгарец был сам по себе. Подобно маркизу Пешту или Рольдару Николаефу. Они — исключение, и рано или поздно таких всегда настигает гибель. Но Империя Мрака — это целая нация выродков, и творить зло для них столь же естественно, как дышать. Говорят, в Кельне гранбретанцы забавлялись тем, что насиловали маленьких девочек, оскопляли юношей и заставляли людей, чтобы спасти свою жизнь, совокупляться прямо на улицах. Это противоестественно, граф. Похоже, они задались целью втоптать в грязь человечество.

— Все эти рассказы, как правило, сильно приукрашены, мой друг. Тебе первому следовало бы это знать. Меня и самого некогда обвиняли в…

— Я думаю, — прервал его Ноблио, — что подобные истории не приукрашивают истину, а лишь скрывают ее. Если деяния гранбретанцев так отвратительны, то каковы же их тайные пороки?

— Страшно даже помыслить… — с дрожью в голосе поддержала его Иссельда.

— Да, — повернувшись к ней, продолжал Ноблио. — Мало у кого хватит духу поведать обо всем, что довелось увидеть и пережить. Империя несет Европе лишь видимость порядка. На самом деле это хаос, калечащий людские души.

Граф пожал плечами.

— Что бы они там ни делали, все это преходяще. Порядок требует жертв. Помяни мои слова.

— Но цена слишком высока, граф.

— Высока для кого? Что мы видим повсюду? Европа распадается на мелкие княжества, всюду бесконечные войны… Мало кому удается прожить жизнь, ни разу не обнажив клинок. И эти бесконечные перемены… По крайней мере, Гранбретания несет с собой постоянство.

— Она несет страх, мой друг. Я никак не могу с тобой согласиться.

Налив себе вина, граф выпил и, зевнув, заявил:

— Ты слишком трагически смотришь на вещи, Ноблио.