Татьяна Устинова. Саквояж со светлым будущим
И лопату точили совместно, Лишь Бобер продолжал вышивать свой цветок, Что не очень-то было уместно, - Хоть ему Барабанщик (и Бывший судья) Объяснил на примерах из жизни, Как легко к вышиванию шьется статья Об измене гербу и отчизне.
Молчание и отдаленное мурлыканье музыки. — Маша! А, Маша?! Молчание и музыка, и никаких звуков, свидетельствующих о том, что Маша услыхала его призывы. — Маша!!! Где труп, я тебя спрашиваю?! Ну что делать? Придется теперь вставать и самому идти на поиски, а не хочется. Он оттолкнулся ногами от массивной тумбы письменного стола, кресло покатилось. Сначала оно ехало по паркету и производило некоторый шум, потом въехало на ковер и покатило бесшумно, а когда колесики увязли в ворсе, и вовсе остановилось. До двери было еще далеко. В кресле не доехать. Он заворчал, выбрался из кресла, пошел к двери, зацепился за что-то, то ли за край ковра, то ли за ножку книжного шкафа — он всегда и за все цеплялся, потому что видел плохо, — распахнул дверь и заорал: — Марья! Последние звуки стихли, и тишина воцарилась в доме. Он свесился через полированные лестничные перила и проорал в гулкую пустоту: — Марья, дьявол!… — Я не дьявол, — проговорили с робким достоинством у него за спиной, зря он свешивался в проем! — Я просто… не слышала. Вам что-нибудь нужно, Дмитрий Андреевич? — Я Аркадий, — проскрежетал он, — по крайней мере, пока на работе! Секретарша промолчала, разглядывая свою коричневую папочку. Он помолчал, разглядывая секретаршу, а потом протянул: — Маша, а, Маша? Где труп? — Какой именно труп вас интересует, Дмитрий Андреевич? — Последний. — У нас два последних. Он в раздражении почесал за ухом, как большая блохастая собака. Впрочем, на блохастую собаку он похож, пожалуй, не был. Он был похож на ухоженного домашнего пса, искренне недоумевающего, откуда у него могут взяться блохи. — Ну… бабы этой труп! Где он?! Вредная Марья сделала вид, что задумалась, и замолчала. Он постоял-постоял возле нее да и ушел в кабинет. Раз она вредничает, он тоже будет вредничать. Не пойти за ним она не может, а в кабинете их положение моментально изменится в соответствии с табелью о рангах — он начальник, она подчиненная. В кабинете победа всегда оставалась за ним. В предвкушении этой победы он пинками подогнал кресло к столу, уселся и сложил пальцы домиком, как некий политический деятель недавнего прошлого, утверждавший — не без оснований! — что «Россия наш общий дом». Насчет «нас» было до конца неясно, а вот для того политического деятеля Россия — дом родной, это уж точно! На подоконнике сидел серый дождик в мокром плаще, болтал ногами в резиновых ботах. От его болтания по подоконнику с гулким стуком рассыпались капли. Дмитрий Андреевич молчал и смотрел на дождь. Приоткрылась дверь на лестничную площадку, застланную турецким ковром. Он усмехнулся в сложенные пальцы. — Труп фотомодели Русланы у вас, — сказали от двери. — У меня его нет. — У меня тем более! — У вас. — У меня нет, — повторил он в медленном раздражении. — Найди мне его сейчас же. Все дело в том, что он «неорганизованный». Если бы он был «организованный», он бы и сам знал, где у него что, и ему не нужна была бы никакая секретарша. А так, раз «неорганизованный», то и получается, что он никогда не знает, что и куда засунул. |
