— Мужчины?

— Да, все четверо звонивших — мужчины. Мы сейчас проверяем деловые связи Эскина. Скорее всего, это кто-то из тех, кому он сильно насолил. Но как доказать, даже если обнаружится мотив? Нет, Борис, мне это дело представляется мало перспективным.

— Если я попрошу показать злосчастную коробку, это не будет нарушением субординации?

— Да ради Бога, Борис, если это тебе интересно!

Нахаль открыл сейф, где хранились вещественные доказательства.

— Отпечатки пальцев, конечно, отсутствуют? — поинтересовался Беркович прежде, чем брать коробку в руки.

— Полностью, — кивнул Нахаль. — Мотоциклист был в перчатках, а тот, кто держал коробку до него, все стер.

— Или стер сам посыльный, — заметил Беркович.

— Или он, — согласился Нахаль.

Коробка ничем не отличалась от других, Беркович и сам любил такие конфеты, только, конечно, не в диетическом исполнении. На круглой металлической крышке голландские дети играли в снежки на фоне бюргерских домиков с красными остроконечными крышами.

— Тебе ничего не кажется странным в коробке? — спросил Беркович.

— Обычная коробка, — пожал плечами Нахаль. — Эксперты исследовали ее. Точно такие есть почти в каждом супермаркете.

— Такие, да не такие, — пробормотал Беркович.

— Что ты хочешь сказать?

— Нет, ничего. Пожалуй, ты прав, обычная коробка. Извини, Бени, что помешал тебе.

— О чем речь, Борис! Приезжай, тебе всегда рады.

Выйдя из полицейского участка, Беркович позвонил Левингеру и сказал, что хочет с ним встретиться. Договорились вместе выпить кофе в торговом центре “Азриэли” и неплохо посидели в тихом углу, где им никто не мешал. Беркович много узнал о том, как жил и чем занимался покойный Эскин, сам же практически не удовлетворил интереса Левингера, по сути не ответив ни на один из его многочисленных вопросов.

— Скажите, — спросил Беркович, когда они уже спускались в лифте на подземную стоянку, — среди знакомых вашего друга были люди, страдающие дальтонизмом?

— Мири, жена Марка, — не задумываясь, ответил Левингер. — А почему вы спрашиваете?

— Мири, — задумчиво повторил Беркович. — Нет, ничего, я просто так интересуюсь.

Разумеется, Левингер ему не поверил.

Попрощавшись, Беркович поехал не в управление, где его ждали дела, а в больницу, где скончался несчастный Эскин. Полчаса спустя он разговаривал с миловидной девушкой лет двадцати по имени Марта — именно она в день, когда умер Эскин, приняла коробку конфет у посыльного в черном шлеме.

— Скажите, у мотоциклиста был низкий голос или высокий? — спросил Беркович.

— Низкий, — сказала девушка. — Немного хриплый.

— А фигура… Я хочу сказать: могла ли это быть женщина?

— Женщина? — удивилась Марта. — Почему женщина? Хотя… Вот вы спросили, и я вспоминаю… Пожалуй, в фигуре действительно было что-то женское, хотя трудно судить, когда на человеке огромные штаны, балахон… И шлем этот… Голос? Это мог быть мужчина, но и женщина при желании могла говорить таким голосом.

— Спасибо, — сказал Беркович. — Вы мне очень помогли.

Из больницы он направился домой к Эскиным. Жена и дочь сидели шиву по покойному, в салоне находилось еще несколько человек, и Беркович посидел со всеми, а потом тихо отозвал Мири в другую комнату.