— Хочу.

— Ага! Ну что ж, дискуссия — дело важное.

— Я думал не столько о дискуссии, сколько о том, как влияет забудь-трава на животных. Об этом хотелось бы поговорить.

— Опять у вас какая-то идея?

— Послушайте! Вот мы с вами спорили. Это был даже не спор, а перебранка. Ещё немного — и мы бы подрались.

— И что же?

— Забудь-трава помешала. Заметьте: мы спорили об агрессивности.

Могамигава остановился и, обернувшись, уставился на меня.

— Вы хотите сказать, что животные на этой планете не нападают друг на друга благодаря забудь-траве?

— По крайней мере, это может быть одной из причин.

— Но посмотрите! — Могамигава сделал широкий жест рукой, приглашая меня оглядеться вокруг. — Вот здесь забудь-травы совсем немного, поэтому она на нас никак не влияет. Потеря памяти произошла, когда мы переходили поле и оказались в самой гуще. Разве может такое слабое воздействие стереть генетически запрограммированную агрессивность?

— Однако эта трава растёт по всей планете, во многих местах её целые колонии. Кроме того, все высшие животные здесь травоядные и в отличие от нас они постоянно её жуют. Во всяком случае, многоухие кролики точно ею питаются. Забудь-трава содержится в экскрементах и других животных.

Моригава снова пристально взглянул на меня. Потом, ещё раз посмотрев по сторонам, направился к росшей в нескольких метрах от нас забудь-траве, с корнем выдернул пучок и вернулся ко мне, бормоча:

— Может, дело в токсинах, содержащихся в пыльце или в составе газовой среды. Надо будет провести анализы вместе с доктором Симадзаки. Положите в коробку. — И он протянул мне пучок с таким видом, будто это ядовитая змея.

Не теряя времени, наша тройка двинулась дальше. У нас были часы, но они отсчитывали земное время — чередование дня и ночи каждые два часа сбивало с толку, и мы смутно представляли, который сейчас день недели или время суток.

Многоухий кролик метнулся под ногами справа налево и нырнул в густую траву.

— А как тогда с кроликами? — спросил Могамигава, на ходу продолжавший придумывать свои доводы в нашем споре. Он был доволен, что всё-таки сумел отыскать контраргумент.

— А что такое? — ответил я вопросом на вопрос.

— У них бывает по девять, а то и одиннадцать ушей. Настоящих только два, а остальные… э-э…

— Ложные.

— Да, от семи до девяти ложных. Дёрнешь за такое ухо — кролик его отбрасывает, как ящерица хвост. Хотя новое вместо него не вырастает. Разве это не доказывает, что у них есть враги в природе?

— Конечно есть. Однако кроликов за уши только люди дёргают. Возьмите носатую сирену. Такое крупное животное, без носа. Но оно травоядное. А если учесть, что мамардасийцы едят этих кроликов и другого мяса не употребляют, то очень может быть, что ложные уши — это механизм, дающий шанс спасаться от людей.

— Неужели люди — единственные плотоядные существа на этой планете?

— Насколько я знаю, да, — сказал я и добавил: — Хотя кто знает, кого мы встретим в джунглях.

Могамигава сморщился.

Деревьев в округе становилось всё больше — верный признак того, что мы приближались к джунглям. Как раз с этого места наша прошлая экспедиция двинулась в обход. Шипящая акация, чесоточное дерево, зубастая дейция… Жуткие экземпляры — и на вид, и по названию. На шипящей акации гроздьями повисли реликтовые коконы. Ветви чесоточного дерева покрывала висячая ползучка — наземный вариант ласкающих водорослей.