— Неужели?

— Да, да, сынок, и все это, между прочим, по настоянию самого Петра Великого.

— А ему-то для чего это было надо? Я слышал, он очень любил Анну.

— Любил. Уж вельми она умна была, не в пример Лизавете, несколько языков знала. Дело в том, что у Петра Великого тогда маленький сын был Петр Петрович. Прелестный мальчик, вылитый отец, ему-то Петр Алексеевич и отказал корону. И старшего сына Алексея заставил отказаться от наследства в пользу этого дитяти. А тот возьми да и помри, царство ему небесное.

— Получается, этот герцог не имеет прав на русский престол?

— Получается так, Петя. Но ты не вздумай где сказать об этом.

— Я ж не маленький, батюшка. И потом, я человек военный, мое дело оборонять отечество. А кто там на престоле, для нас дело десятое.

— Как сказать, Петенька, как сказать. Этот герцог лишь по крови внук Петра, а в сущности, чистейшей воды немец. По-русски ни в зуб ногой. Ни одного слова не знает. Мало того, он же и протестантской веры. Елизавета приставила к нему Симона Теодорского, чтоб хоть чему-то русскому научил мальчишку и приготовил к приятию православия. Встречаю Теодорского, спрашиваю: «Как успехи у принца?» А он машет рукой: «А-а, «моя стоить», «моя итить». Так в двух словах и осветил успехи принца его же словами. И более ни слова, сам, мол, решай, какого «кота в мешке» нам подбросили.

— М-да. Выходит, у Ивана Антоновича больше прав на престол?

— Выходит, так, Петя. И еще… Ты выгляни, никого там нет за дверью?

— Да нет же. У меня люди преданные.

— Все равно выгляни.

Пришлось Петру Семеновичу снова выглянуть за дверь.

— Никого.

— И еще, Петя, — заговорил, понизив голос почти до шепота, граф Салтыков. — Сама она тоже не имеет прав на корону. Да, да, сынок. Они же с Анной Петровной рождены вне брака, стало быть, незаконнорожденные. Петр Первый обвенчался с Екатериной лишь после рождения их. Вот ведь какая штука-то.

— М-да, — вздохнул Петр Семенович. — Не поэтому ли она так спешит с коронацией?

— Конечно. Возложит венец на голову в Успенском соборе, и уж ей не страшно то дитя будет. Мало того, заменит своим племянником. Мальчишке четырнадцать лет, едва вылез из экипажа, а она на него Андреевскую ленту водрузила. Вот бы отец-то увидел, у него Андрея Первозванного надо было заслужить великим трудом. Сам Петр Первый за бой его получил. А тут на тебе, на сопляка немчуренка повесили ни за хрен собачий.

Долго еще возмущался граф и гофмаршал Салтыков новой государыней. Петр Семенович сам принес отцу подушку, одеяло. Постелил на диване, уложил, успокоил:

— Ты уж устал, батюшка. Спи.

Но тот едва не обиделся:

— Что ты меня утолачиваешь? Кому-то ж мне надо выговориться. А кому? Даже попу не скажешь. Донесет долгогривый. У сына хоть отведешь душу.

— Ну ладно, ладно, батюшка, — улыбнулся в темноте Петр Семенович. — Выговаривайся.

— У Анны-то Иоанновны, какая б она ни была, любовник один был — Бирон. А у Лизки сколько уж перебывало. Еще при Петре Втором затащила к себе в постель Сашку Бутурлина. Петр, спасая честь юной тетки, отправил Бутурлина в Украину. А она, глядь, спуталась с двоюродным братцем Семкой Нарышкиным. Того Петр Второй откомандировал в Париж. Но не долго девонька скучала, тут же с гвардейским солдатом Шубиным снюхалась. Этого уж Анна Иоанновна за длинный язык упекла в тюрьму, а оттуда на Камчатку выслала. Но тут уж Елизавета Петровна во вкус вошла. Не долго убивалась по милу дружку, оторвала себе красавца-баса из императорской капеллы Алешку Разумовского.

— Да он действительно красивый, высокий, статный, брови вразлет.