— Ясно, — сказал он, едва заметно кивнув. — Я понимаю ваш замысел и знаю, как следует поступить, сэр.

По прибытии в Олбани По обнаружил, что по городу ходят нелицеприятные слухи касательно его самого и брачных планов миссис Осгуд. Поговаривали также, что беспутный поэт с самого приезда снова начал пить.

В качестве условия свадебного соглашения Эдгар обещал Фанни перестать пить. В конечном счете, поддавшись на уговоры друзей, утверждавших, будто ее влияние на будущего мужа окажется равным нулю, невеста передумала и решила отказаться от брака. Писатель был вызван в фамильный особняк Осгудов напыщенным письмом.

Он стоял в гостиной и смотрел на Фрэнсис, находившуюся на другом конце комнаты, а потом подошел к ней и начал упрашивать пообещать, что текущая их встреча не станет последней. Поэт упал на колени, умоляя невесту передумать.

— Скажите, что любите меня! — восклицал он.

Поэтесса была утомлена и готова разразиться истерикой или лишиться чувств. К губам она прижимала пропитанный эфиром платок.

— Я люблю вас, — пробормотала женщина, после чего По грубо схватил мистер Осгуд, все это время прятавшийся на заднем крыльце и ждавший сигнала.

Муж Фанни спровадил возмутителя спокойствия на вокзал, воспользовавшись помощью нескольких крепкого сложения молодцев. Там Эдгара усадили в поезд, направлявшийся на юг.

Вернувшись в Нью-Йорк после произошедшего, бедняга снова впал в состояние нервного возбуждения. К концу дня он явился к Ольге, находясь на грани припадка. Дверь открыл Старина Хейс. Он впустил поэта в дом, но объявил, что не позволит ему остаться или поддерживать отношения с дочерью. Гость рухнул на пол.

Несколько дней, несмотря на возражения отца, настаивавшего на том, чтобы отправить несчастного в Северную благотворительную больницу, По оставался в кабинете Ольги. Он бредил, спал по двенадцать часов в день — и все равно находился на грани истощения. Девушка не на шутку обеспокоилась и снова вызвала доктора Фрэнсиса. Тот осмотрел поэта и констатировал, что сердце его бьется неравномерно. Заметив, что сон больного больше напоминает кому, врач предупредил: если писатель не откажется от всяческих излишеств и горячительных напитков, конец наступит очень скоро.

Эдгар не внял уговорам друзей, хотя и не отрицал, что смерть неминуема. Он снова взял руку дочери констебля; Хейс наблюдал за происходящим, сохраняя вынужденное молчание.

— Если только верная, нежная и чистая любовь женщины не спасет меня.

Неподалеку от дома сыщика стояла церковь. Однажды Ольга и ее пациент сидели на заднем дворе, возле ухоженного сада, где девушка любила пить чай.

По пожаловался, что ему заказали стихотворение, а вдохновения нет. Собеседница принесла бумагу, стальное перо и чернила. Некоторое время они сидели молча, а потом зазвонили церковные колокола. Для болезненно чувствительных нервов писателя этот звон оказался настоящим потрясением. Он резко отодвинул бумагу и заявил:

— Эти звуки раздражают. У меня нет сил. Не могу писать. Тема ускользает.

Тогда Ольга, рассердившись, написала:

Эдгар понял, что она имеет в виду, снова придвинул к себе бумагу и, взяв перо, написал целый станс, но после глаза бедняги закатились и он впал в прострацию.

Девушка во второй раз отобрала у поэта перо и написала:

Взмахнув длинными, почти женскими ресницами, По забрал у нее чернила и перо, закончил стих и добавил еще два станса:

После ужина Ольга отвела поэта наверх, уложила на перьевой матрац в своей комнате, и он погрузился в очень глубокий сон. Дыхание больного было тяжелым.

Дочь констебля спустилась на первый этаж. Отец встретил ее с кислым выражением лица.

— Что? — спросила она, но Хейс лишь заметил, что следует пригласить доктора Фрэнсиса.