Марта Нокс стояла в окружении лошадей, она говорила им слова, какие мы всегда говорим лошадям.

– Ну, ну, вот так, спокойно, полегче, дружок.

Мы говорили так, будто лошади понимают слова, хотя на самом деле важен-то только голос, а слова можно какие угодно говорить.

Марта Нокс разыскала Смирного. Я смотрел, как она надевает на него уздечку. Я смотрел, как он дает ей надеть на себя уздечку, смотрел на пятна на его спине и крупе. Было так темно, и эти пятна были такие уродливые, наляпанные там и сям, будто по ошибке. Я подошел ближе. Разговаривая со Смирным, она перебросила уздечку через его ухо.

Я сказал:

– Знаешь, а мой старикан купил этого конягу у прежнего хозяина всего за сотню долларов, вот как он тому малому осточертел.

– Смирный – самый лучший. Погляди, какие у него красивые ноги.

– Мой старикан говорит: его бы надо было Смурным назвать.

– А по-моему, лучше бы Смазливым, – сказала она, и я расхохотался. Слишком громко расхохотался, и Смирный встревоженно запрокинул голову.

– Тихо, тихо, – сказала коню Марта Нокс. – Успокойся, мой мальчик.

– Знаешь, почему индейцы в бой скачут на необъездках? – спросил я.

– Знаю.

– Чтобы те, пока до места доскачут, успели присмиреть.

Марта Нокс хмыкнула:

– Хочешь угадать, сколько раз за лето я уже слышала эту шутку?

– Терпеть не могу необъездков. Ненавижу просто.

Марта Нокс встала рядом со Смирным и погладила его по спине. Взяла поводья, ухватилась за гриву коня и ловко вскочила в седло. Хорошо у нее получилось – совсем как я ее в июне научил. Смирный протанцевал назад на несколько шагов, но она натянула поводья и прикоснулась к его шее, и конь остановился.

– Ты едешь или нет? – спросила она.

– Ни за какие деньги не сяду на этого доходягу с пятнистой задницей.

– Садись, говорю.

– Двоих он без седла не выдержит.

– А я говорю, выдержит. Давай садись.

– Стой спокойно, парень, – сказал я и, вспрыгнув на коня, уселся позади Марты Нокс. Я еще не успел устроиться поудобнее, а Смирный уже подался вбок, но на этот раз Марта Нокс дала ему немножко потанцевать, а уж потом пришпорила, и он пошел неторопливой рысью, только я успел обнять Марту Нокс обеими руками и ухватиться за гриву. Смирный немного пробежал рысью, потом пошел шагом. Она позволила ему идти, куда он пожелает, и он пару раз лениво обошел вокруг пенька с фонарем. Он принюхивался к кобыле, но та быстро смылась от него. Потом подошел к дереву и встал как вкопанный.

– Хороша прогулочка, – сказал я.

Марта Нокс пришпорила Смирного – и на этот раз по-серьезному, не так ласково, как сначала. Он сразу очнулся и побежал, а когда она еще разок ему каблуками в бока врезала, поскакал во всю прыть. Мы с Мартой Нокс были порядком пьяны, да и темно было, и на лугу хватало всякого, чтобы лошадь могла оступиться, но скакали мы резво. Смирный громко стучал копытами, и колокольчик у него на шее звенел так отчаянно, что растревожил остальных лошадей.