– Маш, там так воняет застойным…

– Чего чего? – запротестовала я, не дав ему договорить. В Венеции не может «вонять» чем то застойным! В моем воображении воздух Венеции сохранил тонкие ароматы духов, которыми пользовались средневековые куртизанки, соблазняя вояжеров.

– Туда лучше всего ехать в мае. Это единственный месяц в году, когда в воздухе не витают запахи разложения.

– Да ну тебя!

– Нет, если хочешь понюхать, можем отправиться на следующий день после свадьбы. Ради тебя я готов на любые жертвы! Ой, мне пора, я тебе еще позвоню. Люблю тебя очень! Пока.

– Пока, – несколько удивленно сказала я, но он этого уже не слышал.

Я снова вернулась к фотографиям: злилась, смеялась, улыбалась и, кажется, совсем забыла о том, зачем я сижу на полу среди кучи альбомов и снимков. За окном уже стемнело, а мне ведь надо выбрать самое лучшее фото для обложек будущих книг и придумать, почему я вообще пишу романы. Я судорожно принялась расшвыривать снимки: тут я уродина, тут вообще с закрытыми глазами, тут слишком толстая, тут меня вовсе нет, здесь – по дурацки одета – нет, ну что это за позорная длинная юбка?! – да она еще, помню, из буклированного материала, поэтому и зад у меня на два размера больше, чем на самом деле. Вот хорошая фотография – я иду по дороге из леса, худенькая, в стильном платье с нежно розовыми и голубыми цветами. Только жаль, лица совсем не видно. Помню, я тогда не хотела фотографироваться и накинула на голову кофту – как будто в парандже. Единственный нормальный снимок, но, как назло, не видно лица! Ну, куда это годится?!

Перебрав во второй раз ворох фотографий, я наконец выбрала две и села придумывать причину, по которой я пишу романы.

А действительно, почему я их пишу то? Непонятно. Никогда не задумывалась над этим вопросом. Пишу себе и пишу. Нет, так дело не пойдет, надо придумать какую то вескую причину или, как говорят сыщики, мотив.

«Я пишу романы в надежде на то, что мир, глядя на поступки моих героев, станет хоть немного лучше», – черкнула я и призадумалась. Нет – слишком самонадеянно и как то сухо. Нежнее, Маня, нежнее.

«Я описываю жизнь своих героев и их поступки. Иногда эти самые поступки могут показаться читателю фантастическими, но в том то и состоит задача литературы – отображать реальную жизнь людей, которая подчас бывает фантастичнее самой реальности, и заставить поверить в это читателя. Вот наипервейшая задача писателя. Поэтому я и пишу свои романы!» – написала я и перечитала. Надо же, вроде бы всю душу вложила в это объяснение, а бред то какой получился! И потом, слишком длинно.

Д ззззззз… Д зззззз з з. Звонок телефона помешал мне сразу же перейти к третьему варианту.

– Машенька, деточка, ты еще не спишь? – бодро спросила бабушка.

– Нет. А ты почему в такое время еще не в кровати?

– Ой, Машенька, у меня сегодня столько событий произошло, столько событий!

– Каких событий?

– Утром меня навестил мой бывший ученик – Иннокентий Симаков, такой хороший мальчик, тихий.

– Какой еще ученик? Откуда он взялся?

– Как откуда? Учился в нашем интернате для умственно отсталых детей, в моем классе. Я уж сейчас точно не помню, какой у него диагноз был. Он еще дружил с Костей Ломакиным. Ты не помнишь Костю Ломакина? – Мисс Двойная Бесконечность в свои восемьдесят восемь лет помнила почти всех учеников поименно.