На лбу ее сына проступило красное пятно, повторяющее очертания пальца.

– Хочу отплатить за рисунок, – женщина поднялась и вдруг стала выше, чем казалась до этого. Мама прижала к себе плачущего Бена. – Я не могу изменить его природу, но могу преподнести в дар музыку, несущую магию фей. Он будет играть такие сладкие мелодии, что, услышав их, никто не сможет думать ни о чем другом. Музыка будет волновать твоего сына, менять и сделает творцом, что бы он сам для себя ни выбрал. Каждому ребенку нужна трагедия, чтобы стать действительно интересным. Вот мой подарок тебе – он будет заниматься искусством, понравится ему это или нет.

С этими словами эльфийка взяла рисунок и покинула маму, которая, съежившись на одеяле, плакала и обнимала Бена, не в силах понять, проклят ее сын или благословлен.

Оказалось, он получил и проклятие, и благословение.

А Хэйзел, которая только готовилась появиться на свет, не досталось ни того, ни другого. Ее драма, если можно так выразиться, заключалась в том, чтобы стать самым что ни на есть обычным и нормальным ребенком.

Хэйзел не возражала. Девушке нравилось, что ее родители отличаются от остальных взрослых: они сами так ее воспитали. «Нормальные люди, – говорили Эвансы с содроганием. – Нормальные люди мнят себя счастливыми, ведь они слишком глупы, чтобы мыслить другими категориями. Лучше быть несчастным, но увлеченным. Правда, детка?» А потом смеялись. Хотя иногда, слоняясь по студии и вдыхая знакомые запахи скипидара, лака и свежей краски, Хэйзел задумывалась, каково это – иметь счастливых, нормальных, глупых родителей, а потом корила себя за подобные мысли.

Бен посмотрел на сестру васильково-синими, как и у нее, глазами из-под темных бровей. Его рыжие волосы выглядели неопрятнее обычного: в растрепанных кудрях даже листик торчал.

Хэйзел, ухмыльнувшись, вытащила его. Перед глазами все плыло: она была пьяна, губы немного припухли – Франклин слишком жадно в них впивался. Побыстрей бы обо всем этом забыть. Не помнить ни Джека, ни как по-идиотски она себя вела, ничего. Она представила огромный сундук и сложила в него все воспоминания: щелкнул навесной замок, и сундук, погрузившись в море, осел на самое дно.

– Как свидание? – спросила Хэйзел.

Бен, тяжело вздохнув, оттолкнул миску, и она заскользила по потертой скатерти.

– По правде говоря, ужасно.

Хэйзел, глядя на него, положила голову на стол.

С такого ракурса брат казался иллюзорным, как будто стоило ей прищуриться, и она смогла бы посмотреть сквозь него.

– Он был одет в резиновый скафандр? Костюм клоуна? Резиновый костюм клоуна?

– Нет, – Бен не засмеялся, только немного напряженно улыбнулся.

Хэйзел нахмурилась:

– Все хорошо? Что-то слу…

– Нет, ничего такого, – поспешил успокоить ее Бен. – Просто мы пришли к нему, а там его бывший. В смысле, они по-прежнему живут вместе.

Это даже звучало ужасно – девушка едва подавила стон.

– Серьезно? И он не потрудился тебя предупредить?

– Он сказал, что с бывшим у него все кончено. У всех есть бывшие! Даже у меня! А у тебя их вообще миллион! – он улыбнулся, и Хэйзел поняла, что брат шутит.

Но сейчас шутить на эту тему ей совсем не хотелось.

– У тех, кто не ходит на свидания, нет никаких бывших, – возразила она.

– Короче, когда мы вошли, этот парень сидел перед телевизором, и у него был такой убитый вид… Ясное дело, он не пришел в восторг, когда меня увидел. Да и вообще не был готов к чему-то подобному. Представляешь, мой «возлюбленный» сказал: его бывший такой клевый, что готов поспать на диване, а мы можем зависнуть в спальне.