| 
                                     Так я узнал, что в квартире всего одна кровать. И тут же решил оттуда сматываться. Но как было это сделать? Я не мог ничего сказать, потому что это было бы невежливо. Совместное конструирование реальности, общественный договор и все такое. Я просто не мог.
 Хэйзел фыркнула, но Бен не обратил на это внимания. 
– Я сказал, что мне надо в ванную, спрятался там и попытался взять себя в руки. Потом глубоко вдохнул, вышел в коридор и шел до тех пор, пока не оказался за дверью и не спустился по лестнице. Можешь мне не верить, но я выдохнул только на улице! 
Хэйзел рассмеялась, представив, как брат воплощал свой не слишком-то изящный план. 
– Хочешь сказать, что сбежать – не невежливо? 
Бен торжественно покачал головой: 
– Не так неловко. 
Она рассмеялась еще громче: 
– А ты почту проверял? Он ведь наверняка напишет тебе и спросит, куда ты делся. Это не будет неловким? 
– Издеваешься? Я больше никогда не стану проверять почту, – с чувством заявил Бен. 
– Отлично, – вздохнула Хэйзел. – Значит, парни из Интернета – вруны. 
– Все парни вруны, – уточнил Бен. – И девушки тоже. И мы с тобой. Только не говори, что никогда не врешь. 
Хэйзел не ответила – брат был прав. Она врала. Много врала, особенно ему. 
– А что у тебя? Как наш принц? – поинтересовался Бен. 
За эти годы Хэйзел и Бен напридумывали тьму историй о рогатом мальчике. Они бесчисленное множество раз рисовали его красивое лицо и изогнутые рога папиными фломастерами, мамиными угольками, а до этого – своими мелками. Хейзел могла вызвать в памяти его образ, просто закрыв глаза: синий камзол, расшитый золотыми фениксами, грифонами и драконами; бледные, перекрещенные на груди руки; пальцы, унизанные сверкающими перстнями; необыкновенно длинные заостренные ногти; доходящие до икр сапоги из кожи цвета слоновой кости; и лицо с идеальными чертами, столь прекрасное, что, если долго на него смотреть, начинает казаться, будто все остальное, виденное тобой, невообразимо убого. 
Наверное, это принц, решил Бен, когда они впервые его увидели: вроде тех, что бывают в сказках, с проклятием, которое можно разрушить только поцелуем истинной любви. В те времена Хэйзел была уверена, что его разбудит именно она. 
– Принц такой же, как всегда, – пробормотала Хэйзел, не желая ни говорить об этой ночи, ни выдать свое нежелание. – Все как всегда. И все как всегда. 
Девушка знала: Бен не виноват в том, как неудачно складывается ее жизнь. Она сама заключила сделку. Без толку теперь сожалеть о ней, а уж тем более обижаться на брата. 
Они еще сидели на кухне, когда папа, словно сомнамбула, выплыл из студии, чтобы заварить чай и прогнать их спать. Горели сроки: иллюстрации, над которыми он работал, нужно отвезти в город уже в понедельник. Похоже, этой ночью спать он не ляжет – а значит, заметит, если и они не отправятся по кроватям. 
Мама, вероятно, решила составить ему компанию. Родители начали встречаться в Школе изобразительных искусств в Филадельфии: их объединила любовь к детским книгам. В итоге Бен и Хэйзел – как ни унизительно – получили имена в честь сказочных кроликов. Вскоре после окончания Школы мама с папой вернулись в Фэйрфолд: без гроша в кармане, по уши в беременности и готовые пожениться, если семья отца позволит им бесплатно жить в доме его двоюродной бабки. Папа переоборудовал сарай на заднем дворе в студию и стал использовать свою половину, чтобы рисовать иллюстрации к книгам, а мама писала пейзажи Карлингского леса, которые продавала в городе – в основном туристам. 
Весной и летом туристы буквально наводняют Фэйрфолд: поедают блинчики с кленовым сиропом в придорожном ресторане; расхватывают в сувенирной лавке футболки и пресс-папье с запаянным в смолу четырехлистным клевером; валом валят в шатер предсказаний узнавать свою судьбу; фотографируются на стеклянном гробе; устраивают пикники у озера Уайт или прогуливаются рука об руку по улицам и ведут себя соответствующе – будто Фэйрфолд самое странное и сумасшедшее место, которое им когда-либо доводилось посещать.                                                                      |