Потом он рассказал ей о том, что произошло в Чертогах Мертвых под Кадер Седатом, когда под неумолкаемый шум прибоя всех морей во всех мирах Артур Пендрагон разбудил Ланселота от векового сна на ложе из камня.

Шарра лежала на корабле, закрыв глаза, прислушивалась к шуму ветра и моря и вспоминача, что он сказал.

— Знаешь, — тихо произнес он, глядя, как цвет утесов меняется на темно-багровый, — если бы ты любила еще кого-нибудь, не только меня, то мне кажется, я не смог бы так поступить, привести его к тебе снова. Я считаю, что мне не хватит мужества, чтобы поступить так же, как Артур.

У нее хватило мудрости понять, как ему было трудно сделать подобное признание. Она сказала:

— Он теперь нечто большее, чем простой смертный. Нити этих трех имен на Станке тянутся так далеко в прошлое, переплетены таким сложным узором. Не упрекай себя, Дьяр. Или, если уж тебе хочется, — улыбнулась она, — упрекай себя за то, что ты мог подумать, будто я могу полюбить другого так, как люблю тебя.

При этих словах он остановился, нахмурил брови и повернулся к ней для серьезного ответа. Интересно, подумала она сейчас, что он хотел сказать. Потому что тогда она не дала ему заговорить. Она поднялась на цыпочки, обвила руками его шею и пригнула к себе его голову, чтобы дотянуться до губ. Чтобы помешать ему говорить. Чтобы наконец-то поздравить его должным образом с возвращением из плавания домой.

После этого они действительно должным образом поздоровались, лежа на его плаще, на этой косе к северу от Башни Лизен и сбросив с себя одежду под первыми звездами. Он любил ее с пронзительной нежностью, обнимал ее и двигался с нежным ритмом спокойного моря. Когда она наконец вскрикнула, крик ее был тихим и прозвучал в ее собственных ушах как вздох волны, набегающий на песок.

И поэтому в каком-то смысле не имело значения, что он не лег рядом с ней, когда они вернулись назад к Анор Лизен. Брендель принес для нее ложе из Башни и одеяла, сотканные в Данилоте для Лизен, а Дьярмуд оставил ей свой плащ, чтобы хоть он лежал рядом с ней, когда она будет засыпать.

А вскоре после этого она вместе со всеми остальными на берегу проснулась и увидела призрачный корабль, плывущий к ним, на борту которого стояли Джаэль и Пуйл и еще бледная, гордая фигура рядом с ними. Ей сказали, что это призрак Амаргина Белой Ветви, возлюбленного Лизен, умершего много лет назад.

Они поднялись на борт этого корабля-призрака при свете звезд, в отблесках заходящей луны, и невидимые моряки развернули корабль и поплыли на север в опустившемся на море тумане, который закрыл звезды.

Снова послышались шаги, хотя никого не было видно. Уже, наверное, близилось утро, но определить это точно было невозможно. Как Шарра ни старалась уснуть она не могла. Слишком много мыслей вертелось в ее голове. Ее переполняли страх и печаль, и, может быть, именно из-за них ее воспоминания и восприятие приобрели новую остроту, будто предчувствовала возможную утрату. Она думала о Дьярмуде и о себе, переставшей быть одиноким соколом, и обнаружила, что тоскует о мирном времени больше, чем когда-либо прежде. Чтобы закончились все ужасы нынешнего времени, чтобы она могла лежать в его объятиях каждую ночь, не страшась того, что принесут утренние туманы.

Она встала, стараясь не разбудить спящих рядом, завернулась в плащ, подошла к поручням подветренного борта и стала вглядываться в темноту и туман. Поодаль на палубе слышались голоса. По-видимому, другие тоже не спали. Затем она узнала легкие интонации Дьярмуда, а мгновение спустя холодный, ясный голос Амаргина.