|
Утром в девять праздник начался матлотом, исполненным Василием Ивановичем на гармонике (плясала Катерина Ивановна) и речью вдребезги пьяного Аннушкиного Миши, обращенной ко мне. Миша от своего лица и от лица неизвестных мне граждан выразил мне свое уважение. В 10 пришел младший дворник (выпивший слегка), в 10 час. 20 мин. старший (мертво-пьяный), в 10 час. 25 мин. истопник (в страшном состоянии, молчал и молча ушел, 5 миллионов, данные мною, потерял тут же в коридоре). В полдень Сидоровна нахально недолила на три пальца четверть Василию Ивановичу. Тот тогда, взяв пустую четверть, отправился куда следует и заявил: -- Самогоном торгуют. Желаю арестовать. -- А ты не путаешь? -- мрачно спросили его где следует. -- По нашим сведениям, самогону в вашем квартале нету. -- Нету? -- горько усмехнулся Василий Иванович. -- Очень даже замечательны ваши слова. -- Так вот и нету. И как ты оказался трезвый, ежели у вас самогон? Иди-ка лучше -- проспись. Завтра подашь заявление, которое с самогоном. -- Тэк-с... понимаем, -- сказал, ошеломленно улыбаясь, Василий Иваныч. -- Стало быть, управы на них нету? Пущай недоливают. А что касается, какой я трезвый, понюхайте четверть. Четверть оказалась "с явно выраженным запахом сивушных масел". -- Веди! -- сказали тогда Василию Ивановичу. И он привел. Когда Василий Иванович проснулся, он сказал Катерине Ивановне: -- Сбегай к Сидоровне за четвертью. -- Очнись, окаянная душа, -- ответила Катерина Ивановна. -- Сидоровну закрыли. -- Как? Как же они пронюхали? -- удивился Василий Иванович. Я ликовал. Но ненадолго. Через полчаса Катерина Ивановна явилась с полной четвертью. Оказалось, что забил свеженький источник у Макеича через два дома от Сидоровны. В 7 час. вечера я вырвал Наташу из рук ее супруга пекаря Володи. ("Не сметь бить!!", "Моя жена" и т. д.) В 8 час. вечера, когда грянул лихой матлот и заплясала Аннушка, жена встала с дивана и сказала: -- Больше я не могу. Сделай что хочешь, но мы должны уехать отсюда. -- Детка, -- ответил я в отчаянии. -- Что я могу сделать? Я не могу достать комнату. Она стоит 20 миллиардов, я получаю четыре. Пока я не допишу романа, мы не можем ни на что надеяться. Терпи. -- Я не о себе, -- ответила жена. -- Но ты никогда не допишешь романа. Никогда. Жизнь безнадежна. Я приму морфий. При этих словах я почувствовал, что я стал железным. Я ответил, и голос мой был полон металла: -- Морфию ты не примешь, потому что я тебе этого не позволю. А роман я допишу, и, смею уверить, это будет такой роман, что от него небу станет жарко. Затем помог жене одеться, запер дверь на ключ и замок, попросил Дусю первую (не пьет ничего, кроме портвейна) смотреть, чтобы замок никто не ломал, и увез жену на три дня праздника на Никитскую к сестре. Заключение
У меня есть проект. В течение двух месяцев я берусь произвести осушение Москвы если не полностью, то на 90 %. Условия: во главе стану я. Штат помощников подберу я сам из студентов. Жалованье им нужно положить очень высокое (рублей 400 золотом. Дело оправдает). 100 человек. Мне -- квартиру в три комнаты с кухней и единовременно 1000 рублей золотом. Пенсию жене, в случае, если меня убьют. Полномочия неограниченные. По моему ордеру брать немедля. Судебное разбирательство в течение 24 часов, и никаких замен штрафом. Я произведу разгром всех Сидоровн и Макеичей и отраженный попутный разгром "Уголков", "Цветков Грузии", "Замков Тамары" и т. |
