Последние четыре года за неделю до Рождества кто-то повадился ездить в этот Дейлов лес и вывозить живые сосны целыми грузовиками. И Дейл уже заманался отвечать перед окружной администрацией за высадку новых деревьев. То есть на сами сосенки ему было наплевать вприсядку, но будь он проклят, если станет мириться, когда на него снова и снова спускают сторожевых полканов округа. Своим корешам по Оленьему обществу он уплатил сполна — раздал подарки с сюрпризами и им, и женам ихним, а теперь он пойдет ловить вора. И вора он поймает — это будет его личный рождественский подарок себе. Немножко справедливости. А больше ему ничего и не надо — немножко справедливости, и капец.

И веселенький гоблин свернул с Кипарисовой и направился прямиком в гору, к церквушке, похлопывая по тупорылому револьверу 38-го калибра, засунутому за широкий черный пояс.

Лена втащила вторую рождественскую елку в кузов своего маленького пикапа «тойота» и утвердила ее в одном из десятигаллонных кедровых коробов, которые сама же специально для этого сколотила. В этом году неимущие получат лишь четырехфутовики — ну, может, вместе с коробом на фут больше. После октября дождь шел всего раз, поэтому у Лены почти час ушел на то, чтобы выкопать из неподатливой сухой почвы только два саженца. Ей, конечно, хотелось, чтобы у людей на Рождество были елочки, но если бы она замахнулась на семифутовые, то проторчала бы тут всю ночь и раздобыла лишь пару. Вот это — настоящая работа, — думала Лена. Вообще-то она управляла недвижимостью — подбирала жилье на съем для отпускников в местном агентстве, и в самый сезон рабочий день ее затягивался до десяти-двенадцати часов, но теперь она осознала: часы на работе и реальная работа — большая разница. Она осознавала это каждый год, когда приезжала сюда сама по себе и брала в руки ярко-красную лопату.

По лицу стекал пот. Лена тыльной стороной замшевой рабочей перчатки смахнула с лица волосы, оставив на лбу грязный мазок. Выпуталась из фланелевой рубашки, надетой по случаю ночной прохлады, и осталась в узком черном топе и грязновато-оливковых штанах от робы. С красной лопатой в руках на этой лесной опушке она походила на бойца какого-то рождественского спецназа.

Лена вонзила лезвие в хвойную подстилку примерно в футе от ствола следующего намеченного дерева, поднажала ногой и слегка попрыгала, чтобы лопата вошла поглубже. Когда она раскачивала черенок, чтобы поднять пласт дерна, яркий дуплет фар обмахнул закраину леса и замер на «тойоте».

«Не о чем волноваться, — думала Лена. — И не собираюсь я прятаться, не собираюсь никуда нырять». Ничего плохого она не делает. Ничегошеньки. Ну, говоря строго, это, конечно, воровство и нарушение пары указов окружной администрации о рубке монтерейских сосен, но, говоря так же строго, она же их не рубит, правда? Она их просто пересаживает. И… да, ради неимущих. Она — как Робин Гуд, вот. А Робину Гуду слова поперек не скажи. Но все равно Лена улыбнулась в окуляры фар и пожала плечами с таким видом — «ну что ж, похоже, меня замели», — который, надеялась она, сочтут прелестным.