— Проклятый! Да накажет тебя Бог! Да и обо мне ты еще услышишь, Нино Регацци!

— Обо мне — тоже, отец мой…

Они обернулись. Рядом стоял брат Стеллы, Анджело Дани. Вся его высокая, крепкая фигура свидетельствовала о спокойной, несокрушимой силе. Дани медленно подошел к берсальеру.

— Ты обесчестил мою сестру, Регацци… — тихо проговорил он.

Нино попытался отшутиться:

— Не стоит преувеличивать, Анджело…

Но Дани ухватил его за грудки и притянул к себе так, что их лица почти соприкасались.

— Даю тебе время до воскресенья, берсальер. И, если в понедельник ты не обручишься со Стеллой, я тебя убью!

Дом Марино поспешил их разнять.

— Кто смеет в моем присутствии говорить, будто отнимет у ближнего жизнь? Уходи, Анджело… Я уверен, милосердный Господь наставит берсальера на путь истинный и он выполнит свой долг…

— Мне бы очень этого хотелось, падре… Так будет лучше и для него, и для нас… До встречи, берсальер!

— Чего вы от меня хотите? — не слишком уверенно спросил берсальер.

— Это не вы, случаем, Нино Регацци?

— Да… а что?

— Имя Элена Пеццато вам что-нибудь говорит?

Решительно, это какой-то день неприятных сюрпризов! Надо же, чтоб его угораздило притащиться в тот же бар, где пил жених Элены! Потрясающая невезуха! Нино попытался изобразить полное недоумение.

— Элена? Какая еще Элена?

— Пеццато.

— Нет, не слыхал о такой…

Парень сунул берсальеру под нос фотографию.

— Вы не знакомы с Эленой, а я почему-то нашел вашу карточку у нее в шкафу! Вам это не кажется странным? По-моему, так прелюбопытная история…

— Нет, это вы слишком любопытны! Что за манера копаться в чужих вещах и…

Рука собеседника с такой силой врезалась в лицо Нино, что берсальер чуть не рухнул на пол. На сей раз его тоже охватило бешенство. Регацци уже хотел броситься на противника, но хозяин и несколько завсегдатаев бара скрутили его и вытолкали за дверь, посоветовав немедленно испариться, пока не случилось непоправимое. Уходя, Нино слышал, как жених Элены кричал ему вслед:

— Впредь веди себя осторожнее, берсальер! Считай, я тебя предупредил!

Ромео долго вдыхал ночной воздух, и предательская прохлада вдруг снова напомнила о недавнем приступе тоски. Родная Верона — так далеко… И слегка помрачневший комиссар, изредка спотыкаясь, побрел на корсо Витторио-Эммануэле II — к себе в гостиницу «Дженио».

«Согласись, моя Джульетта, что эти пьемонтцы — удивительный народ! И как только в них уживаются страсть, обостренное чувство риска и неискоренимый инстинкт сначала взвешивать все „за“ и „против“, а уж потом действовать… Ах, уж ты-то никогда не поступила бы так, моя голубка, a? Ma que! В твоих жилах течет романтическая кровь, которую мы, веронцы, наследуем из поколения в поколение… Ложась спать так далеко от тебя, я чувствую, что ни за что не смогу согреться…»

Ромео цинично добавил, что разлука с женой совершенно отбила у него аппетит, отлично зная, что столь материальное доказательство его грусти произведет на Джульетту большее впечатление, чем любые заверения и клятвы. Наконец, снова уверив жену, что она остается его единственной, вечной и неизменной любовью, что он ее целует, обнимает, ласкает, щекочет тысячью самых разнообразных образов, и прося передать самые нежные поцелуи детям, а передать привет бабушке в Бардолино, дяде в Вальданьо, кузену в Болонье и племянникам в Мантуе, комиссар запечатал письма.