— Кстати, насчет мэтра Серантони… Мы проверили его рассказ. Все верно. Синьорина Грампа без особого нажима призналась, что работает сообща с громилами из «Желтой бабочки» и все они извлекают немалую выгоду, облегчая кошельки неосторожных буржуа, решивших поразвлечься на стороне. Молодую особу арестовали вместе с сообщниками, а заведение прикрыли. Коллеги обещали мне не упоминать на суде имя нотариуса. Впрочем, думаю, вся компания отделается легким испугом, ибо огласка в таком деле весьма нежелательна. Вы меня понимаете?

— Конечно… и синьорина Грампа не замедлит наложить лапу на мэтра Серантони… ибо он по-прежнему питает иллюзии, что на склоне лет обрел сокровище, которого дотоле никак не мог найти, в отличие от нас с вами, Алессандро…

И теперь, когда смущение окончательно рассеялось, мужчины заговорщически подмигнули друг другу. Оба чувствовали себя вполне счастливыми.

— Ma que! Да за кого ты себя принимаешь, Анджело? За Аттилу, Тамерлана или, может, за Чингисхана? А то и за Гитлера вкупе с Муссолини? Немедленно сбавь тон, малыш! Тебе бы следовало постыдиться так разговаривать с той, кого доверили тебе родители! Хорошенькую же помощь ты оказываешь сестре! С девочкой стряслась беда, а вместо утешения ты осыпаешь ее оскорблениями? У тебя что же, совсем нет сердца?

Но Анджело пребывал в таком бешенстве, что не мог сразу успокоиться. Он подошел к тетке.

— Выслушайте меня, zia, и попытайтесь хоть на сей раз понять!

— Grazie tante! Я отлично знаю, что порой не в себе, но это не значит, будто я окончательно рехнулась! И постарайся зарубить себе это на носу, иначе схлопочешь оплеуху, ясно?

Анджело огромным усилием воли попытался взять себя в руки.

— Вот что, zia, я вас очень люблю и уважаю, несмотря на все ваши странности, но лучше не вмешивайтесь в то, что касается Стеллы, тут вы все равно ничего не в силах понять!

— Зато ты, надо думать, понимаешь очень много! Прямо-таки специалист! Ну так я тебя спрашиваю: откуда такие познания, знаток? Ты хоть раз влюбился в девушку? Или, может, собирался жениться? Думал ты когда-нибудь о собственном семейном очаге?

— Иисусе Христе! По-вашему, мне мало нашего? Хватит того, что Стелла нас обесчестила!

— Ты рассуждаешь совсем как твой дед! И знаешь, что я тебе скажу, Анджело: я вовсе не считаю, что ошибка нашей дорогой Стеллы лишила меня доброго имени! Да, ее обманули, но что с того? Многих других морочат уже после свадьбы, а с ней, бедняжкой, несчастье случилось раньше… Ты ведь не станешь упрекать всех обманутых жен, скажи?

— А что вы будете делать, когда Стелла родит ребенка без мужа?

— Что делать? Помогу ей воспитать малыша, разумеется!

— Я ненавижу его заранее, прежде чем он появился на свет!

— Que vergogna! Ну что ж, тогда мы уйдем из дому все втроем и докажем, что вполне способны обойтись без твоей помощи!

— Могли бы доказать мне это и раньше!

— Ты упрекаешь меня за кусок хлеба? Va bene! Ты ужасный человек, Анджело! И если хочешь знать, меня нисколько не удивит, если в конце концов окажется, что ты и убил этого берсальера!

И «бедная тетя» удалилась в комнату Стеллы, оставив племянника в полной прострации.

Наутро Анджело ушел из дому, даже не позавтракав, дабы показать, что больше не желает иметь ничего общего с женщинами, вдруг превратившимися в его врагов. По правде говоря, ни он, ни Стелла, ни Пия не придавали особого значения собственным словам, однако делали вид, будто не сомневаются в их истинности, что позволяло каждому упиваться своим горем.

— Скажи-ка, Ромео, уж не ты ли, случаем, собираешься стать отцом?

Тарчинини на мгновение остолбенел, потом, оправившись от изумления, расхохотался.