Должно быть, у Советов он был очень важным объектом – ведь помимо польских пленных на его строительстве работали военные саперы, а охраняли все это дело спецчасти НКВД. Кое-кто даже предположил, что это должен был быть командный пункт для советского вождя на случай начала большой войны. Но верилось в это мало. Даже представители варшавской профессуры, а таковых среди пленных старших офицеров было десятка два, затруднялись назвать назначение строящегося объекта и только чесали в затылках. Правда, один из офицеров польского корпуса стражей границы сказал, что построенный объект весьма напоминает ему пограничный железнодорожный переход с сопредельным государством. Но его тут же подняли на смех. С кем, простите, панове, граница в центре европейской части СССР, и где вторая половина этого перехода? Нету-с! Тупик!

Потом, после обычных для большевиков майских праздников, о заключенных польских офицерах и солдатах, казалось, забыли, и только изредка вывозили на работы – то на разгрузку каких-то опечатанных ящиков из вагонов, то на торжественную посадку аллеи из молоденьких березок. А это к чему, панове? Непонятно!

Потом, после воскресенья 22 июня 1941 года, поляков перестали выводить даже на эти работы, несколько последующих за этим дней заключенные офицеры провели в полной неизвестности. Правда, с расположенного недалеко от Катынского лагеря аэродрома «Северный» начали летать грохочущие стреловидные аэропланы неизвестной конструкции, несколько раз промелькнувшие на горизонте, а один раз над самим лагерем, не торопясь, пролетел огромный, словно кит, двухкилевой четырехмоторный краснозвездный самолет, вызвавший всеобщий ажиотаж и удивление.

Потом, уже числа двадцать четвертого, стало известно, что Гитлер напал на СССР, но если судить по сводкам Совинформбюро, дела у немцев шли далеко не блестяще и повторения кампаний в Польше и Франции у них не получилось. Приграничное сражение сразу переросло в затяжную и нудную позиционную войну. Вместо победоносных битв и стремительных маршей германцам пришлось прогрызать долговременную оборону большевиков. Как так получилось, большинству панов офицеров было непонятно. Ведь русские, особенно советские русские, представлялись им существами бестолковыми и ни к чему неспособными. А германцы были стремительны, гениальны и неудержимо победоносны…

Где-то далеко шла война, но фронт проходил в пятистах-шестистах километрах от Смоленска, и изнывающие от безделья и неизвестности польские офицеры до определенного момента были предоставлены сами себе.

Но вот, видимо, где-то на небесах прозвучал трубный глас, который был призван изменить судьбы этих людей, томящихся в полной неизвестности. Не думаю, что панам польским офицерам понравилась бы та участь, которую им приготовили судьба и товарищ Сталин. Были бы умнее, готовились бы под командованием генерала Берлинга освободителями вступать на территорию родной Польши. А так не взыщите, но «какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». Бывает участь, что страшнее самой смерти.

Сегодня утром, сразу после завтрака, в офицерском лагере в Катыни неожиданно поступила команда на построение. Едва ничего не понимающие и угрюмо переговаривающие офицеры построились на плацу, как перед ними появились два незнакомых русских командира. Один в форме старшего майора НКВД, сухощавый и подтянутый, с холодными волчьими глазами, и другой – немного полноватый, внешне весельчак и балагур, в знакомой-незнакомой форме, похожей на форму старой русской армии, с невиданными двухпросветными погонами, на которых были укреплены две большие звезды, как на погонах майора, существовавших до 1884 года. Почти все старшие офицеры и половина призванных из запаса младших, службу свою начинали в царской армии.