— Милостивые государи, — произнесла она с изысканной грацией и самым мелодичным голосом, — примите одновременно благодарность женщины и благословение умирающей — ибо, как вы сказали, я приговорена к смерти заранее — благословение и благодарность за то, что вы позволили нам не разлучаться! И если бы вы могли устроить так, чтобы нас заперли вместе, чтобы мы могли вместе пойти на казнь и рука об руку поднялись на эшафот, я повторила бы это благословение под топором палача.

Сальвато отстегнул шпагу и протянул ее Белли и Труб-риджу — те попятились, — потом герцогу делла Саландра.

— Принимаю ее, потому что обязан принять, сударь, — произнес герцог, — но, Бог свидетель, я предпочел бы оставить ее вам. Скажу больше, я солдат, а не жандарм, и поскольку у меня нет относительно вас никакого приказа…

Он взглянул на остальных двух офицеров, и они знаком показали, что полностью доверяют ему действовать по своему усмотрению.

— Возвращая мне свободу, — живо сказал Сальвато, понявший значение прерванной фразы герцога и знаков, завершивших его мысль, — возвращая мне свободу, возвращаете ли вы ее и синьоре?

— Невозможно, сударь, — отвечал герцог, — синьора прямо указана его величеством, она должна предстать перед судом. От души желаю, чтобы ее не признали виновной.

Сальвато поклонился.

— То, что она сделала для меня, я сделаю для нее — наши судьбы неразделимы в жизни и в смерти.

И он запечатлел поцелуй на лбу той, с кем обручился навеки.

— Сударыня, — сказал тогда герцог делла Саландра, — я вызвал карету, чтобы вам не пришлось пройти по всем улицам Неаполя между четырех солдат.

Луиза поблагодарила его наклоном головы.

Любовники, предшествуемые четырьмя солдатами, спустились по дороге Петрайо до переулка Санта Мария Ап-паренте. Там, среди толпы любопытных, ждала карета.

В первом ряду стоял монах ордена святого Бенедикта.

Когда Сальвато проходил мимо него, монах приподнял капюшон.

Сальвато вздрогнул.

— Что с тобой? — спросила Луиза.

— Мой отец! — шепнул ей на ухо Сальвато. — Еще не все потеряно!

Посреди этой гробницы, нечестивого творения рук человеческих, этой ямы, вырытой людьми для того, чтобы хоронить в ней живые трупы себе подобных, натыкаешься на гранитную глыбу с пронизывающим ее железным брусом, который служит рукояткой. Эта гранитная глыба закрывает колодец, сообщающийся с морем. Во время бури волна плещет о стены колодца и выбрасывает пену сквозь щели вокруг глыбы, плохо подогнанной к каменному полу, соленая вода заполняет пещеру и преследует узника, загоняя его в самые дальние углы его тюрьмы.

Через это устье бездны, как гласила мрачная легенда, когда-то и проникало сюда из морских глубин мерзкое пресмыкающееся, давшее яме свое имя.

Почти всегда оно находило здесь для себя человеческую добычу и, пожрав ее, снова погружалось в пучину.

В народе до сих пор говорят, будто сюда были брошены испанцами жена и четверо детей Мазаньелло, этого короля лаццарони, задумавшего освободить Неаполь и опьяненного властью не хуже какого-нибудь Калигулы или Нерона.

Народ пожрал отца и мужа; крокодил, подобный народу, пожрал мать и детей.

Именно в эту темницу комендант Кастель Нуово велел отвести Сальвато и Луизу.

При свете лампы, подвешенной к потолку, влюбленные увидели несколько узников, которые при их появлении прекратили разговор и с беспокойством взглянули на них. Но глаза старожилов, привыкшие к полумраку темницы, тотчас же узнали прибывших, и послышались восклицания радости и сочувствия. Какой-то мужчина упал к ногам Луизы, какая-то женщина бросилась к ней на шею, трое заключенных окружили Сальвато, спеша пожать ему руку, и скоро все столпились вместе, говоря одновременно, так что трудно было различить, чего в их речах больше — горечи или удовлетворения.