— Пристав! — приказал Спецьяле. — Водворите тишину.

— Тише! — крикнул пристав. А Спецьяле обратился к Луизе:

— Говорите.

— Меня зовут Луиза Молина Сан Феличе, — начала молодая женщина нежным и дрожащим голосом. — Мне двадцать три года; я не виновна в преступлении, в котором меня обвиняют, но я хочу только одного — умереть.

— Значит, — подхватил Спецьяле, раздраженный тем, что публика столь очевидно выражала симпатию к обвиняемой, — значит, вы утверждаете, что не вы донесли на банкиров Беккеров?

— Она утверждает это с достаточным основанием, — вмешался Микеле, — потому что донес на них я. Ведь у генерала Шампионне находился я, допросить Джованнину советовал тоже я. Бедная сестрица не имеет ко всему этому никакого отношения! Так что можете спокойно отправить ее домой и просить ее, святую женщину, помолиться за вас.

— Замолчи, Микеле, замолчи… — пробормотала Луиза.

— Нет, говори, Микеле, говори! — подхватил Сальвато.

— Конечно, я теперь могу говорить, ведь я присужден к смерти, и хуже мне все равно не будет. Раз уж мне так или иначе висеть, по крайней мере, расскажу всю правду. Честных людей душит ложь, а не веревка. Так вот, я сказал: она так же чиста, как Мадонна Пие ди Гротта, ее соседка. Она нарочно вернулась из Пестума, чтобы предостеречь Беккеров, но встретила их, когда солдаты уже вели их в Кастель Нуово; а перед смертью Беккер-сын написал ей: мол, он-то хорошо знает, что вовсе не она виновна в его смерти, а я. Дай-ка сюда письмо, сестрица, дай письмо! Пусть эти господа его прочитают, они слишком справедливы и не осудят тебя, раз ты не виновата.

— У меня нет письма, — пролепетала Сан Феличе. — Не знаю, куда я его подевала.

— Оно у меня! — живо откликнулся Сальвато. — Поройся в моем кармане, Луиза, и передай письмо суду.

— Ты этого хочешь, Сальвато! — прошептала Луиза. И еще тише добавила: — А если они меня помилуют?..

— Дай-то Бог!

— А как же ты?

— Мой отец здесь.

Луиза достала из кармана Сальвато письмо и протянула его судье.

— Господа, — сказал Спецьяле, — даже если это собственноручное письмо Беккера, вы, надеюсь, не придадите ему большего значения, чем оно заслуживает. Вы ведь знаете, что Беккер-сын был любовником этой женщины.

— Любовником! — вскричал Сальвато. — О негодяй, не смей пачкать этого ангела чистоты даже своими словами!

— Вы хотите сказать, сударь, что он был влюблен в меня?

— Влюблен до безумия, ибо только безумец может доверить женщине тайну заговора.

— Прочитайте письмо, — потребовал Сальвато, вставая с места, — и погромче!

— Да, громче! Громче! — закричали присутствующие.

Спецьяле был вынужден подчиниться требованию публики и прочитал вслух известное нам письмо, в котором Андреа Беккер в доказательство своего доверия к Луизе и убежденности, что она не имела отношения к разоблачению роялистского заговора, поручал молодой женщине раздать жертвам гражданской войны четыреста тысяч дукатов.

Судьи переглянулись: они не могли вынести приговор на основании полностью опровергнутого обвинения, при том, что жертва прощала, а преступник сам изобличил себя.

Однако повеление короля было недвусмысленно: осудить и приговорить к смерти.

Но не такой был человек Спецьяле, чтобы смущаться от подобной малости.

— Хорошо, — сказал он. — Трибунал отводит это главное обвинение.