– Куда тебе идти? Краше в гроб кладут. – Опанас, скрипнув зубами, сел на кровати.

– Лучше в персональный гроб, чем в братскую могилу.

Я опять попытался встать и, схватившись за боковину кровати, даже удержался на ногах.

– Больной! Вы куда собрались?! – В палату заскочила мелкая рыжая девчонка в белом халате. – Сейчас же лягте!

Ноги уже не держали, я повторно плюхнулся на кровать.

– Вас уже обработали? – спросило конопатое чудо.

– В смысле раздели?

Я посмотрел на себя, еще раз потрогал голову. Кровить уже перестало, но перевязаться надо было.

– Нет, им не занимались, – ответил за меня Опанас. – Врач сказал, что сначала тяжелые.

– Я ему напомню! На вот, приложите к голове. – Санитарка дала мне свернутую марлю и умчалась.

– Землячок, слыхал про взрывы? – Сосед перешел на шепот, наклонился ко мне. – Говорят, наши взорвали самого Гиммлера! Заместителя Гитлера!

– Он не заместитель. – Я приложил марлю к голове. – Навроде нашего Берии.

– Да? Ну тоже хлеб.

Мы помолчали. Рядом стонали раненые, кто то курил прямо в постели. Город за окном был подозрительно тих – ни взрывов, ни воздушной тревоги.

– А ты сам чьих будешь? – Опанасу не лежалось, он встал, прошелся по проходу. – По одежде – штатский вроде.

Ответить я не успел. В коридоре раздался топот, в палату ворвались немцы.

– Всем на выход, строиться во дворе, – объявил выскочивший из за стоящих на пороге говнюк. В гражданской одежде, с галстучком, волосики набриолиненные. Лет сорока, наверное, чем то напоминает худощавую крысу. Из местных, сразу видно. Видать, моментально в холуи записался, как немцы пришли.

– У нас тут не все ходячие, – подал голос из угла лежащий там раненый. Его я не слышал до этого.

– Вам сказано, строиться во дворе! – завизжал переводчик.

Да, парень, видать, с личной жизнью у тебя беда, вон, аж рожу перекосило и слюнями подбородок забрызгало.

Глядя на двух немцев, молчаливо державших карабины у входа, раненые начали вставать и тянуться к выходу. Кто в чем был, многие в исподнем и босиком. Мне повезло: у меня даже сапоги целыми оказались. Не знаю, почему неизвестные грабители на них не позарились. Может, стащить с ног не успели, а может, и побрезговали. За последнее время они здорово пообносились, да и чистил я их в последний раз… Вот как раз для того, чтобы не приглянулись никому.

Меня здорово качнуло, когда я встал. Если бы не Опанас, наверное, упал бы. Вышли, побрели по больничному коридору. Немцев вроде и немного, но распределились они так, что везде стоят. Погнали нас как скот, подбадривая прикладами. И тут в палате раздались выстрелы: один, два, три. Лежачих добивают. Твари. Кто то рванул из толпы, но его тут же загнали назад прикладом. И все это спокойно, будто и вправду не людей гонят.

Где то вдали тонко завизжала девчонка, захлебываясь в слезах, закричала:

– Не е е ет! Не надо о о о!

Оттуда же послышался глухой удар, и крик умолк. Один из конвоиров лениво повернул голову и крикнул:

– Что там, Фридрих?

И ответ:

– Представляешь, я ее толкнул, а она упала и шею сломала. – Говорящий это вышел в коридор и продолжил уже из него: – Вот сволочь, а я на нее так надеялся.

Меня здорово штормило, я крепко держался за руку Опанаса. Выстрелы раздавались то с одной, то с другой стороны. Да уж, сам бы я отсюда не выбрался. Силенок бы не хватило. Девчонкусанитарку жалко ужасно, но все это воспринимается отдаленно, будто не со мной происходит.