– Вот твари! – Опанас сплюнул кровавой слюной. – Мало мы их поубивали. Но хоть помирать не жалко – врезали мы им знатно.

Начал идти мелкий противный снежок вперемежку с дождем. Я кутаюсь в клифт, мотаю головой. Перед глазами – звездочки, меня все еще мутит. Помирать не хочется, ведь только жить нормально начал, обзавелся женой, домом… Как теперь Вера без меня? Найдет другого или будет вдовой? Какие же глупые вопросы лезут в голову перед смертью. Ну что мне до того в такой момент, кого она найдет… Будет счастлива, и ладно.

– Всех не перевешаете! – кричит один из командиров перед тем, как у него выбивают скамейку из под ног.

Я замечаю в толпе репортеров кинооператора, который снимает экзекуцию на камеру.

– Ну что, давай прощаться, землячок, – вздыхает Опанас. – Сейчас нас поведут…

Немцы начали выдергивать из толпы раненых. Люди цеплялись друг за друга, их били прикладами. Вытащили и Опанаса.

– За нас отомстят, земляк! – крикнул я соседу по койке. – Слышишь?! В Берлине будем!

Под вопли и проклятия фашисты повесили новую партию наших. Я думал, что теперь потащат и меня, стоящего правофланговым, но оставшихся заставили слушать новую речь фашистов.

– Запомните этот день, унтерменши! – Толстяк вновь забрался на трибуну. – Железом и кровью мы установим наше господство. Бессловесный рабочий скот – вот в кого вы все скоро превратитесь. Каждый день мы будем вешать двести человек и вобьем в вас трепет к высшим господам. Кровь за кровь! Хайль Гитлер!!!

Потом нас заставили хоронить повешенных прямо в одной из ям, оставшихся от бомбардировок. Слова про костры и пепел оказались художественным свистом – никто под дождем их разжигать не стал.

Только под вечер нас пригнали в лагерь на окраине Киева, голодных и замерзших. Что вам сказать? Даже суровые советские лагеря по сравнению с этим клоповником санаторием выглядели. Какая то скотобаза, честное слово. Коровники с прохудившимися крышами, по периметру – колючка в четыре нитки, явно наспех натянутая. По углам – вышки, похожие на детские рисунки, еще одна – у ворот. Да и ворота из колючки сделаны. Ни «стакана», ни тем паче вторых ворот для входа в зону нет. И внутри локалки не разделены. Не зона, а так, времянка. У нас выводной караул и то лучше организован был.

Но это мне в плюс, не немцам. Я тут сидеть не собираюсь, надо ноги делать отсюда побыстрее, пока не загнулся. Не знаю, кто да как, а я встревожился очень сильно, когда не нашел глазами ничего, похожего на пищеблок. Дымок вился только над одним помещением караулки возле ворот. Остальное, значит, не отапливается. Вот это, дорогие друзья, очень хреново. Как говорил рядовой Кирбанбаев в моей прошлой жизни, это тебе не май лето.

Ладно, посмотрим, что тут да как. Кроме часовых на вышках еще и собачник по периметру шатается, псину мучает. Да не один, вон еще есть, навстречу ему грязь месит.

По баракам нас не разогнали, сначала устроили перепись населения. Никаких документов не спрашивали, называться можно было хоть Чингисханом. Но вот сзади понеслись шепотки, что родне своих выдают, фантазировать нечего. Уж не знаю, откуда они это взяли, а за мной никакая родня не придет, так что и переживать по этому поводу нет смысла. Так что буду я Петей Громовым, у меня и справочка про это есть, не покусились на нее воры. Может, когда обнаружили, и не стали добивать? Сапоги тоже оставили…

Пока происходило знакомство, несколько человек упали. В санчасть никого не потащили. Добили штыками: патроны экономили, твари. Погибших резво потащили в сарайчик из горбыля какие то деятели. Ага, шныри здесь есть уже, успели появиться. Ну, жрать захочешь, не только трупы носить запишешься, а и в РОА пойдешь.

Наконец повели по баракам. Легче не стало. Потому что там тоже холодно.